Произведение в алом

- Да что вы, Мириам, я и не думал смеяться! С чего вы взяли! Напротив, я бесконечно счастлив, что вы не такая, как другие люди, которые каждое сколь-нибудь необычное явление во что бы то ни стало стараются объяснить привычными, естественно научными законами и, если им это не удается - мы с вами в таких случаях восклицаем: слава Богу! - упрямо отказываются верить в их реальность.

Мириам протянула мне руку:

- Не правда ли, господин Пернат, вы никогда больше не скажете, что хотите мне - или нам с отцом - помочь? Теперь, когда

вы знаете, что этим своим «благодеянием» лишите меня счастливой возможности пережить чудо?

Я обещал ей это, однако про себя все же сделал оговорку.

Открылась дверь, и в комнату вошел Гиллель.

Мириам обняла его, а он поздоровался со мной - тон его был по-дружески радушен, но вновь это холодное, вежливо отстраненное «вы»...

Архивариус был какой-то не такой - то ли легкая тень усталости, то ли подспудная тревога омрачала его лицо... Впрочем, все это могло мне и показаться, ибо незаметно сгустившиеся вечерние сумерки уже погрузили комнату в зыбкий, обманчивый полумрак.

- Вы, разумеется, зашли посоветоваться со мной, - начал Гиллель, когда его дочь оставила нас одних, - похоже, вам не дает покоя история с этой... дамой... - Немало удивленный, я хо тел было его прервать, но он опередил меня: - Я знаю это от студента Харузека - заговорил с ним на улице: уж очень потерянное, прямо какое-то опрокинутое было у него лицо! Тронутый моим участием, он поведал мне обо всем. Как на духу. И о том, что вы... оказали ему... помощь... гм... деньгами...

В высшей степени престранным образом подчеркнув каждое свое слово, Гиллель помолчал, глядя мне в глаза пронизывающим взглядом, - казалось, он чего-то от меня ждал, однако я никак не мог понять, чего именно.

   - О, конечно, я понимаю, приятно, наверное, сознавать себя Господом Богом, когда благодаря твоей щедрости несколько капель счастья падают с небес, скрашивая ненадолго своим лучезарным сиянием беспросветное нищенское существование какого-нибудь отчаявшегося бедолаги, и... и, быть может... в иных... случаях они и не повредят, но... - он на минуту задумался, - но своими благодеяниями мы, как правило, лишь умножаем страдание, осложняя жизнь себе и другим. Помочь человеку не так легко, как вы полагаете, дорогой друг! Очень и очень просто было бы тогда спасти мир... Или вы думаете иначе?

   - Но разве вы, Гиллель, не даете деньги бедным - и часто все, не оставляя себе ни единого геллера?

Архивариус засмеялся и покачал головой:

- Похоже, вы за одну ночь сделались настоящим талмудистом, если отвечаете вопросом на вопрос. Эдак наш разговор выльется в дискуссию двух схоластов...

Гиллель снова сделал небольшую паузу, испытующе глядя на меня, - то ли хотел, чтобы я ответил, то ли что-то еще, но и на сей раз мне не удалось понять, чего он, собственно, ждал.

- Ладно, вернемся к нашим баранам, - продолжал архивариус уже совсем другим тоном, - не думаю, что вашей протеже - я имею в виду эту даму - в настоящее время угрожает какая-либо серьезная опасность. Не вмешивайтесь сейчас в ход событий, пусть все идет своим чередом. Правда, говорят: «умный готовит сани летом», - однако, сдается мне, умнее тот, кто просто ждет, готовый ко всему. И помните, все может случиться, но уж если суждено Аарону Вассертруму повстречаться со мной, то инициатива должна исходить от него - я не сделаю в его сторону ни шагу, так что делать это придется ему. Безразлично, к кому из нас придет старьевщик - ко мне или к вам, - однако, повторяю, я буду разговаривать с ним только в том случае, если первый шаг сделает он. Таким об разом ответственность за принятое решение - последует он моему совету или нет - будет возложена на него. Я умываю руки...

С невольной робостью всмотрелся я в лицо Гиллеля, пытаясь читать его мысли. Таким мне его видеть еще не приходилось - в ледяном голосе звучала нешуточная угроза, а в непроницаемо черных, глубоко запавших глазах зияла бездна. «Словно стеклянная стена отделяет меня от него», - вспомнились слова Мириам.

Так и не решившись ничего сказать, я встал, пожал ему руку и понуро побрел к дверям.

Гиллель проводил меня до порога; поднимаясь по лестнице, я оглянулся: архивариус стоял в дверях и, задумчиво глядя мне вслед, лишь дружески кивнул головой, хотя вид у него был такой, словно ему мучительно хотелось сказать что-то очень-очень важное, но он... не мог...

СТРАХ