Произведение в алом

Не зная, куда девать от смущения руки, старый еврей схватился за напильник - тот самый, бог весть почему так и оставшийся лежать после моего последнего разговора с Харузеком на столе, - и тут же с ужасом отбросил его от себя, как ядовитую змею, которая только что его ужалила. Я лишь подивился про себя этому звериному инстинкту опасности.

- Конечно, есесенно, понимаем, гешефт есть гешефт, тут без деликатностей ни-ни, - осторожно выжал он из себя, оправившись от «укуса», - разе ж можно, чтоб так, ни от чего, благородный визит иметь...

Приоткрыл было глаза, чтобы посмотреть, какое впечатление произведут на меня его неуклюжие намеки, однако тут же закрыл их вновь, очевидно посчитав, что еще не время.

Считая ниже своего достоинства вступать с этим мерзким интриганом в какие-либо словесные игры, я решил сразу поставить его на место:

- Вы, должно быть, имеете в виду даму, которая недавно заезжала ко мне? Давайте начистоту, вас что-то смущает? Что вы хотите сказать?

Замешкавшись на мгновение, старый еврей, уходя от ответа, цепко ухватил меня за руку и потащил к окну.

Хамоватая, ничем не обоснованная фамильярность, с которой старьевщик все это проделал, поразительно напоминала то, как несколько дней назад он почти таким же бесцеремонным жестом затащил в свой подвал глухонемого Яромира.

В скрюченных пальцах с грязными, неряшливо подстриженными ногтями вдруг что-то сверкнуло.

- Как ви думаете, господин Пегнат, уже может что-нибудь выйти из этого хамометга или из этого хамометга уже ничто не может выйти?

Гнусно осклабясь, человек с заячьей губой вложил мне в руку золотые карманные часы, корпус которых был столь изрядно помят, что невольно закрадывалась мысль: кто-то долго и

старательно трудился, пытаясь до неузнаваемости изуродовать этот многострадальный хронометр.

И хоть петли держались на честном слове, я все же попробовал открыть крышки; мне это удалось. На обратной стороне было что-то выгравировано - тончайшая вязь какого-то особенно вычурного готического шрифта казалась почти неразличимой, к тому же дело осложняло множество свежих, очевидно нанесенных намеренно, царапин. Взяв увеличительное стекло, я принялся медленно, буква за буквой, расшифровывать затертую, практически утраченную надпись:

К...Р-Л Ц-О-Т-М-А-Н-Н.

Карл Цотман! Цотманн?.. Где я мог слышать это имя? Цотманн? Однако, как ни напрягал я память, вспомнить не мог. Цотманн ?.. Цотманн?..

Вассертрум сделал резкое движение, пытаясь выхватить у меня лупу.

   - С мехаизмом погядок, сам смоел. А вот с кышечками дело дгянь.

   - Да тут работы всего ничего - стукнуть пару раз молоточком да петли подпаять. Любой ювелир сделает это не хуже меня, господин Вассертрум.

   - Уже я имею интеес, чтоб то был самый цимес, чтоб усе солидно и... и... ну как это у вас гооится?.. таки вот: художесено! -прервал он меня и тут же, видно испугавшись собственной смелости, поспешно добавил заискивающим тоном: - Чтоб было с чего удивиться. Одним словом: сделайте мине кгасиво...

   - Хорошо, будет вам «художесено», если для вас это так важно...

   - Таки да, важно! Очень, очень важно! - с жаром принялся заверять старый лицемер, млея от подобострастия. - Уже я таких мислей, чтоб самому их носить, сясики эти. Туда-сюда ходить буду и, чтоб знали вас за мастега, везде гооить стану: таки вот, смоите глазами, как аботать умеет господин фон Пегнат.

Я с омерзением отодвинулся от впавшего в раж старьевщика, который буквально фонтанировал слюной вперемешку с гнусными лакейскими комплиментами.

   - Зайдите через час, думаю, все будет готово.

   - Зачем такие слова? - судорожно извился Вассертрум и снова залебезил: - Оно вам надо, чтоб из спокойного дела вишло неспокойное? Мине нет, не надо. Бгосьте этих глюпостей - тги дня, четые дня... Гои она огнем, эта спешка... Чеез неделю - самое вгемя... Зачем мине думать усю жизнь таких мислей, что я уже имел глюпость устгаивать гагмидр^[74] из-за какого-то магцифаля^[75] и делать сложность такой почтенной пегсоне, как ви, господин фон Пегнат?

Что же замыслил этот проклятый старьевщик, если он так из кожи вон лезет? Я зашел в спальню, собираясь запереть часы в кассету... Бережно открыл заветный саркофаг... Фотография Ангелины лежала сверху... Поспешно захлопнув металлическую крышку - еще, чего доброго, старик заглянет через плечо, - я вернулся в гостиную, и мне сразу бросилось в глаза, что мой угодливо переминавшийся с ноги на ногу «клиент» изменился в лице.

Но, присмотревшись внимательнее, я счел свои подозрения необоснованными: нет, невозможно, он не мог ничего увидеть!

- Ну что ж, в таком случае до следующей недели, - сказал я и, чтобы поскорее спровадить порядком осточертевшего старьевщика, направился было к дверям.

Однако Вассертрум сразу как-то успокоился, перестал пресмыкаться и, судя по всему, не проявлял ни малейшего желания покидать мое жилище - пододвинул себе кресло и, не утруждая себя тем, чтобы спросить разрешение, удобно уселся, с нагловатой фривольностью откинувшись на спинку.