Произведение в алом

вы думаете, что, будь у меня выбор, я бы стал убивать?! Никогда в жизни я не убивал - кажется, и мухи не обидел! - да и сейчас не смог бы поднять руки не то что на человека, а и на ничтожного муравья...

Представьте на минуту, что одна из заповедей, данных человеку, гласила бы: убий, а за ослушание полагалась бы смерть -подобное, кстати, происходит на войне, - в таком случае меня бы немедленно приговорили к смертной казни, ибо и тогда тоже я был бы лишен выбора по той простой причине, что убийство противно моей натуре. Однако в тот ужасный день все происходило с точностью до наоборот: я не мог не убивать...

- Лишнее свидетельство того, что вы были тогда невменяемы и действовали в состоянии какого-то странного аффекта, ощущая себя другим человеком! Тем более следовало сделать все возможное, лишь бы избегнуть несправедливого приговора, ибо на смертную казнь должен быть осужден тот, другой... - с жаром возразил я.

Ляпондер протестующе вскинул руку:

   - Вы ошибаетесь, сударь! И судьи по-своему совершенно правы. Неужто можно оставлять на свободе человека, подобного мне? А что, если завтра или послезавтра на меня снова что-нибудь найдет и случится новое,несчастье?..

   - Ну хорошо, допустим, вас нельзя оставлять без присмотра, тогда вы, наверное, должны быть помещены в лечебницу для душевнобольных... Но казнить... Нет, сударь, я хочу вам сказать, смертный приговор - слишком суровая и несправедливая мера для человека, не отвечающего за свои поступки.

   - И были бы абсолютно правы, если бы речь в моем случае шла о душевном расстройстве, но ведь все дело в том, что я не сумасшедший, - невозмутимо парировал Ляпондер. - Мной владеет нечто совсем иное - это какая-то потусторонняя сущность, которая приводит одержимого ею человека в некое особое состояние, по своим проявлениям очень напоминающее безумие и все же полярно противоположное каким бы то ни было человеческим психозам. Пожалуйста, выслушайте меня, сударь, и, быть может, кое-какие обстоятельства не только моей, но и

вашей собственной жизни уже не покажутся вам столь безнадежно темными...

Все, что вы мне рассказали о фантоме с туманностью вместо головы - разумеется, это тоже символ, скрытый смысл которого вы легко поймете, если как следует подумаете, - мне известно, ибо со мной произошло то же самое. Только я принял зерна и, таким образом, избрал «путь смерти»! Высший долг для братии нашего красного круга состоит в том, чтобы всего себя, все свои поступки и помыслы, без остатка подчинить той высшей духовной субстанции, коей будет угодно избрать нас своим орудием: отдаться ей слепо, бездумно, безраздельно и, куда бы ни вела уготованная нам стезя - на виселицу или на трон, к бедности или к богатству, - идти по ней без оглядки, никуда не сворачивая и не обращая внимания ни на какие соблазны, до самого конца.

Никогда не колебался я, если выбор был доверен мне, моему сокровенному Я, поэтому и следователю не солгал...

Вам знакомы слова пророка Михея: «О, человек! сказано тебе, что - добро и чего требует от тебя Господь»?[123]

Если бы я солгал, то посеял бы причину, ибо выбор зависел только от меня; совершенное мной убийство - это просто кошмарное следствие некой давно дремавшей в глубине моей души причины, к рождению которой мое Я не имело никакого отношения и над которой у меня уже не было власти.

Таким образом, руки мои чисты.

Сделав меня убийцей, духовная сущность, овладевшая мной, обрекла свое безропотное орудие на смертную казнь, теперь дело за судом человеческим: вздернув тело господина Ляпондера на виселице, люди прервут те узы, которыми его судьба была связана с их судьбами, и мое Я обретет наконец долгожданную свободу...

Волосы встали у меня на голове дыбом, когда я, раздавленный сознанием собственной малости, вдруг почувствовал, что предстою святому.

- Вы рассказывали, как гипнотическое вмешательство лишило вас юношеских воспоминаний, заключив их в своеобразную блокаду амнезии, - продолжал Ляпондер. - Знайте же, сие есть печать, сакральная стигма всех тех, кого ужалил мудрый «змий духовного царствия». Жизнь таких клейменных змием избранников всегда делится на две части - до и после рокового укуса, когда к прежней их личности, как к грубому дичку, прививается благородный привой духа, и такое мучительное раздвоение продолжается до тех пор, пока не случится чудо воскресения: то, что у обычных смертных отделяет гробовой порог, у носителей духовных стигм отмирает, изъятое из сознания либо помрачением памяти, либо внезапным внутренним обращением.