Прокаженные

- Рояль? — у Туркеева подпрыгнули очки.

- Так точно. Подарок.

- Нет, вы положительно невыносимы, Семен Андреевич, — с восторгом развел руками Туркеев. — Я боюсь оказаться у вас в неоплатном долгу: то киноаппарат нам раздобыли, то теперь вот рояль привезли.

- Пустяки, — отмахнулся Семен Андреевич. — Куда прикажете поставить?

И крикнул вознице:

- Трогай вон туда, к клубу. А рояль что надо! — продолжал он, повернувшись к Туркееву. — Таких роялей во всем городе три. Один в клубе строителей, другой в театре и один в клубе железнодорожников. Четвертый будет у вас. Фирмы Шредер. У вас кто-нибудь играет?

- Не знаю, батенька, надо спросить. Кажется, никто.

- Пустяки, научим, — весело сказал Семен Андреевич.

- Нет, вы положительно меня смущаете, дорогой мой шеф. Как вас только благодарить?

- Благодарить не надо, не за что, — покраснел Семен Андреевич, от чего пух на верхней его губе обозначился еще отчетливее.

- Послушайте, милый вы человек, — окончательно растрогался Туркеев, — ведь это же прямо замечательно!..

- Ну, ничего тут замечательного, ничего особенного, рояль как рояль.

Только пришлось вот переть четыре часа. Прикажите, чтобы его сейчас же вытерли.

С необыкновенными предосторожностями рояль был сгружен с телеги и благополучно перенесен в клуб.

- Как же это вы ухитрились, батенька? — понемногу успокаиваясь, спросил Сергей Павлович Орешникова, когда начался осмотр рояля.

- Очень просто, — неохотно отозвался Семен Андреевич. — Ерунда. Тут одного буржуя и кулака с конфискацией всего имущества выслали в Мурман.

И, загоревшись ненавистью к кулаку, уже энергично и возмущенно продолжал:

- Этот рояль стоял в его доме десять лет, и за десять лет на нем не играл никто. Детей у него нет, а жена, толстая мещанка, на рынке барахлом спекулировала и тоже играть не умела. А сам он спекулировал кожей. Не умели они играть, — решительно заявил он, продолжая негодовать — Сам говорил, что десять лет рояль даже не открывался, а купил он его в начале революции за четыре с половиной фунта сала у какого-то чиновника, который теперь умер.

Вот, посмотрите, — торопливо открыл он крышку, — вот, убедитесь, — паутина.

Действительно, в середине инструмента, на клавишах, на струнах, в углах лежал толстый слой паутины и пыли.

По случаю прибытия инструмента вечером состоялся чай. Присутствовал весь старший персонал лепрозория. На здоровом дворе в последнее время стало оживленней. Кроме Лещенко и Сабурова, служебный персонал пополнился двумя новыми медицинскими сестрами — старушкой Серафимой Терентьевной и Елизаветой Петровной, женщиной средних лет, приехавшей откуда-то из Туркменистана.

Во время чая Семен Андреевич неожиданно внес предложение — организовать теперь же, после чая, собственными силами концерт. Предложение несколько озадачило всех, а Маринов, сидевший рядом с Орешниковым, засмеялся и обнял его.

- Да тут, Семушка, ведь не консерватория. Ты немножечко ошибся, — добродушно сказал он.

Орешников слегка обиделся, покраснел.

- Я знаю, что тут не консерватория, — стараясь сохранить достоинство, сказал он. — Но у больных должны же быть музыкальные инструменты?

- Инструменты есть, — уже серьезно проговорил Маринов, — кое-что найти можно, но это не оркестр и для "своих сил" не годится. Однако ты, разумеется, прав. Надо что-нибудь сообразить. Так оставлять дальше нельзя.

До сего времени никому и в голову не приходило организовывать концерты собственными силами. Никто из обитателей здорового двора никогда не интересовался вопросом — есть ли среди больных люди с музыкальными способностями. Знали, что некоторые тренькают на балалайках и гитарах, кто-то поет, но никто никогда не задумывался над возможностью соединения этих балалаек и гитар в единый оркестр. Все это как-то выпало само собой из поля зрения здоровых людей. Правда, существовало помещение, называемое клубом, были даже подмостки, на которых валялись запыленные, изодранные декорации, в инвентаре числился радиоприемник, испорченный еще прошлой зимой и с того времени лежавший в углу клуба. Единственно, что жило, действовало и прочно вошло в быт лепрозория, — это библиотека, руководимая Верой Максимовной, да еще киноаппарат, привезенный Семеном Андреевичем и работавший не чаще двух раз в месяц, в зависимости от того, как привозили ленты из города.

Правда, здоровый двор делал неоднократные попытки привлечь культурника со стороны. С этой целью Туркеев напечатал даже несколько объявлений в городской газете, назначив повышенный оклад. Но желающих не нашлось. А потом как-то сама собой забылась нужда в культурной работе, и больные перестали о ней напоминать.

И вот Семен Андреевич поднял наболевший вопрос.

- Пора, пора это сделать, надо это сделать, давно надо… Ведь они тоже люди, — неожиданно заметила Серафима Терентьевна.

- Ах, как будто этого никто не знает, что они люди, — поправив на шее высокий, туго застегнутый воротничок, как бы с неудовольствием вмешалась Елизавета Петровна, — но как это сделать? Вот что имеет в виду товарищ Орешников.

Она снисходительно посмотрела на Семена Андреевича и продолжала: