Проходки за кулисы. Бурная жизнь с Дэвидом Боуи

Я так никогда и не узнала, что конкретно представляла из себя Пэмела – какое химическое соединение обозначалось буквами ПМА – но ее изобретатель недавно сказал мне, что она всего лишь на одну молекулу отличалась от сегодняшнего экстази. Короче, это был психоделик, лимитированного, так сказать, издания, имевший все преимущества более известной массовой продукции – эйфорию и яркость чувств – без обычных негативных черт – безумного галлюцинирования, физической скованности и прочих рискованных аспектов психоделического путешествия. Созданная одним лондонским фармацевтом для людей моего круга, она приняла форму белого порошка, который размешивали во фруктовом соке, и на котором путешествовали часов шесть, может, с небольшой добавкой после пары часов. Наркотик этот был и силен, и мягок одновременно. Он усиливал любое, заводящее вас, физическое впечатление – танец, купание, одевание в шелк – доставляя почти оргазмическое удовольствие. Заниматься любовью на ПМА, значило получать просто неземные оргазмы.

ПМА была исключительно приятной частью моего лета 1974 года, которое в ретроспективе кажется не только наивысшим, но и последним периодом моих хороших времен. Я была все еще серьезно работающей женщиной, но и полноправным членом лондонской поп-арт аристократии, и поверьте мне, я умела смаковать преимущества моего статуса. Дом на Оукли-стрит и еще два центра моего кружка – Дановский “Бункер” и дом Бенни Каррузерса в Эрлз-Корте – были сценами безудержного веселья. Участниками его были Дана, Даниелла, Рой Мартин, я, конечно, – это ядро – и еще кружок очень близких и замечательных друзей.

Мой дом в особенности подходил для психоделических забав. В те милые дни, когда мы решали забить на работу и заняться Пэмелой, я любила бродить по дому и наслаждаться всеми его прелестями – уплывать в великолепное звучание нашей чудесной звукосистемы или же играть со дорогими костюмами, или смотреть, как прекрасные тела моих друзей плещутся в роскошных благоухающих и освещенных свечами ваннах, или нежиться на моей огромной, изготовленной по специальному заказу заглубленной в пол кровати или даже более активно развлекаться на ней: о, да – козлиные забавы в роскоши. Такая была жизнь.

Нам было так хорошо. Кроме прочего, у меня была замечательная коллекция нижнего белья – неглиже, подвязки, бюстье, – и как только мы принимали Пэмелу, мы с девчонками одевались (или скорее раздевались) максимально провокационно и смотрели, что произойдет. Ну, и конечно же, мальчишки присоединялись к нам; делали набег на наши огромные встроенные шкафы-кладовки и выходили оттуда в бархатных костюмах, мароканских шелковых кафтанах, индийских робах, – чего только там ни откапывали. Мы делали им и себе макияж, и все начинали выглядеть потрясающе красиво.

Трах был настоящим спортом. Серьезно; секс по полной программе, без всяких ограничений. Поскольку моя кровать была заглублена в пол, вы могли сидеть по сторонам и смотреть вниз на то, что там твориться: так мы и делали, и кто хотел, тот присоединялся. Я, лично, присоединялась постоянно. Пэмела возбуждала меня и делала еще более агрессивной, чем я есть в обычном состоянии (я бы сказала, что в сексуальном плане я всегда была чем-то, вроде по-мужицки шовинистической свиньи). Я была просто черт-те что. В свои пэмеловские деньки я насиловала этих роскошных девочек – длинноногую Лиз и прочих, чьи имена я забыла или никогда не знала.

На Оукли-стрит тусовались разные интересные личности. Например, Джон Поттер, блестящий гитарист и звукопродюсер, отложивший свою карьеру художника, чтобы спродюсировать первые альбомы Рокси Мьюзик (теперь он продюсирует Смитс, кроме прочих). Он был нашим диск-жокеем; играл нам лучший современный рок в перемешку с классическими гитарными пьесами, мароканской музыкой и всем, к чему его тянул его утонченный вкус. Джон всегда был и есть красивый мужчина, с глубоким взглядом, всегда напоминавшим мне Калиля Гибрана, и его тогдашняя жена, Шэдоу, американка-индианка из западных племен, была так же красива и умна, как и он. Она выглядела замечательно в белоснежном нижнем белье.

“Биффо”, актер, был еще одним. “Колоритный” – вот термин и подходящий для него, и недостаточный. Биффо был необыкновенно талантлив, необыкновенно остроумен и у него был необыкновенно гигантский х... – самый большой из всех, какие я и многие другие люди когда-либо видели. Он мог повесить три английские пинтовые пивные кружки на эту штуку!

Он, бывало, шутил, что увеличил размеры своих и без того от рождения впечатляющих гениталий частым и энергичным массажем во время своего многолетнего пребывания в тюрьмах Ее Величества, куда его упрятали за нанесение серьезных телесных повреждений (СТП, на тюремном жаргоне). Биография Биффо была необычна. Ирландец из Ист-Лондона, он прошел суровое религиозное воспитание, прежде чем начать карьеру охранника для местной воровской аристократии, включая знаменитых братьев Крэй. Только поругавшись с законом и отбыв свой срок, он нашел свое призвание на сцене.