Прохождение тени

Бабушка невзлюбила отца с первого взгляда, почуяв в нем обреченного. Она видела: перед нею стоит заносчивый молодой человек с воспаленной, бессвязной речью и дикими поступками, за эти страшные годы не научившийся ничему, малорастворимый в эпохе, как капля жира на воде. Она-то сумела справиться со своей памятью, забыть о том, что просторный особняк, в котором теперь ее семейство занимало три клетушки, когда-то принадлежал ее родителям. Она заставила себя забыть про свою учебу в дорогом пансионе в Лондоне, где прожила много лет, пока ее отец налаживал торговые связи с английскими мануфактурными предприятиями, где ей однажды довелось побывать на коронационных торжествах в Вестминстерском дворце, на которых присутствовал Николай Второй, и классная дама, обратившись к ней, произнесла, украдкой показав на человека с твердой походкой и неожиданно теплыми глазами на застывшем лице, в золотом парадном мундире: «Русская девочка — вон твой царь!..» Как и все жители Старопочтовой улицы, бабушка каждый день ходила в магазин, сохранивший название Багаевского, но, часами выстаивая в очередях за горсткой крупы или полфунтом горохового хлеба, она при этом старалась не вспоминать, что ее фамилия — Багаева. Ей удалось уцелеть, благополучно мимикрировать в социально зыбкой прослойке служащих благодаря упорству, с которым она нажимала на педаль швейной машинки. Муж работал, дочь уже была студенткой университета, отличницей... И вдруг является человек, претендующий на ее руку, и бабушка, пустив его на порог дома, сразу понимает, какую угрозу несет он для всего ее хрупкого мироустройства.

Не успели еще смолкнуть шаги отца на скрипучей деревянной лестнице, как бабушка с несвойственной ей твердостью объявила маме, что она никогда не даст согласия на этот брак...

Тихая и обычно послушная мама также твердо возразила, что с женихом ее разлучит одна смерть. Дедушка, напуганный упоминанием Майкопа, помалкивал. Но словами маму уже было не пронять, театральные жесты и словоизвержения отца уже произвели действие на ее душу, и она оказалась в ситуации, неуклонно повторявшейся в ее судьбе, — ситуации слепого, неверного выбора. Единственное, на что хватило бабушку в те драматические минуты, — это на расправу с ни в чем не повинными цветами. Сконфуженный дедушка подносил бабушке букет за букетом, а она совала хризантемы головками вниз в бушующее пламя печи. Мама не осмелилась вступиться за цветы, и этот образ, образ живых растений, охваченных пламенем, преследовал ее потом долгие годы — бабушке все-таки удалось уничтожить одно из пленительных воспоминаний мамы в будущем — воспоминание о сватовстве моего отца.

В их семье никогда не повышали голос. Все недоразумения устранялись на полутонах, при помощи намеков и иронических замечаний.

Когда из-за двери маминой клетушки, где спустя месяц поселились молодые, вырвались первые крики отца — отчаянные, как призыв о помощи, — бабушка поджала губы скобкой: она ждала их, предвестников неминуемого разрыва. Дедушка, засучив рукава, попытался наладить мамину семейную жизнь, свято веря, что любовь все превозможет. Когда отец после очередного скандала выскакивал в чем был на улицу, мама появлялась в дверях гостиной и, вся в слезах, манила дедушку к себе. Бабушка, не повернув головы, строчила пододеяльник. Может, и вправду стрекот машинки освобождал ее слух от прочих помех? Дедушка с мамой закрывались в комнате, и она, задыхаясь и дрожа, рассказывала про очередную свою провинность, рассердившую отца.

Брошь. Он подарил ей на день рождения дорогую брошь, а она ее потеряла. Мама была рассеянна, жизненный ее путь ознаменовался сплошной чередой утрат, начиная с той броши. Брошь была точкой отсчета, открывшей мартиролог, — у отца оказалась крепкая память на обиды. Дедушка, пытаясь успокоить маму, в ярких тонах нарисовал ей историю приобретения отцом этой броши: как он, экономя на себе, мечтал о подарке для любимой, как долго выбирал в магазине подходящую старинную вещицу... Дедушка пытался убедить маму, что гнев отца имел основания, — но верил ли он в это сам? Разве стоят все сокровища вселенной наших слез и унижений? — рыдая, говорила мама. Дедушка ласково ее обнимал и возражал, что речь идет не о конкретной вещице, а о чувствах, внутри которых зародилась ее идея. Мама постепенно успокаивалась: через каких-нибудь полчаса она уже была готова встретить отца веселой шуткой, взяться с ним за руки и забыть про ссору. Но не тут-то было! Отец не желал примирения и веселой шутки, пока мама до конца не осознает своей вины. Но как доказать, что она ее осознала? Что — биться головой о стену? Рвать на себе волосы?