Проклят и прощен

Действительно, сани остановились у самого обрыва. Люди по счастливой случайности остались на шоссе, но тяжелая связка документов, очевидно, скатилась вниз, так как от них не осталось и следа.

Фрейзинг попробовал встать, и это удалось ему с большим трудом: он растянул сухожилие правой ноги и не мог ступить на ногу, и это было особенно скверно теперь.

Хотя кучер привел обратно лошадь, которая, отбежав на некоторое расстояние, вскоре остановилась, но сани так пострадали от сильного удара о скалу, что воспользоваться ими было теперь невозможно. Ансельм вслух горевал об этом, но не встретил сочувствия своего господина.

— Какое мне дело до саней! — в отчаянии воскликнул тот. — Я хочу достать обратно свои акты! Они не могли упасть глубоко и наверно лежат там, внизу, среди елей. Сходите вниз, Ансельм, и принесите мне их!

— Ни за что на свете! — ответил кучер. — После этого несчастья, да еще спускаться вниз по гладкой скале! Я поплатился бы за это головой в день святого Руперта. Что бы вы мне ни предложили, но этого я не сделаю!

Фрейзинг просил и угрожал, готов был сам спуститься, чтобы спасти любимые акты, но не мог двинуться с места, нога его начала сильно болеть. Он в самом деле оказался жертвой таинственной коварной силы, которая хотела отомстить ему за насмешку.

— Что мы будем теперь делать? — вздохнул он.

— Да, что-нибудь надо предпринять, — сказал Ансельм. — Мы не можем оставаться и сидеть в снегу, а идти вы не в силах. Садитесь на лошадь, а я поведу ее за повод до ближайшего двора.

— Ни в каком случае! — запротестовал Фрейзинг. — Чтобы это дикое животное еще раз понесло меня? Я совсем беспомощен, так как не могу шевельнуть ногой.

Тем не менее кучер попробовал устроить седло, но молодая, горячая лошадь, которой это не нравилось, так взбрыкивала, что пришлось оставить это намерение. Наконец решили, что Ансельм поспешит к ближайшему двору, находившемуся в получасовом расстоянии, попросит у крестьянина сани и приедет за своим господином. Фрейзинг, не способный пройти и десяти шагов, вынужден был остаться.

Хромая, с трудом дотащился он до скалы, которая могла защитить его от снежной вьюги, и опустился там на камень, а кучер с лошадью отправились в дорогу.

Так сидел бедный адвокат в одиночестве на снегу возле обломков саней, среди пустынной горной дороги, чувствуя себя несчастным и все более робея по мере того, как время шло и все еще приходилось ждать. Что, если Ансельм вовсе не вернется, если разразится снежная буря, и он не сможет пройти по дороге? Тогда его господин погибнет, замерзнет, и найдут только его труп, засыпанный снегом. Так вот как должна окончиться жизнь, которой никогда не коснулся солнечный луч любви, а всегда светил только холодный лунный свет «глубокого уважения»!

Глубоко вздохнув при воспоминании о пяти отказах, которые он уносил с собой в могилу, Фрейзинг стал утешать себя мыслью об удивлении, какое вызовет повсеместно его смерть. Да, в глубоком уважении у него никогда не было недостатка, и городские газеты наверно поместят лестное сообщение:

«Мы берем на себя печальную обязанность сообщить нашим читателям, что один из известнейших и любимейших юристов, советник юстиции Фрейзинг, нашел достойный сожаления конец. Вся страна разделит с нами горе утраты этого прекрасного человека, вместе с которым, к сожалению, погибли драгоценные, незаменимые акты из архива Фельзенека».

Здесь Фрейзингом снова овладела глубокая скорбь, и, простирая руки к Гейстершпицу, он громко закричал:

— Ты, белое чудовище! Возврати мне мои акты, и я в самом деле поверю в твое колдовство!

Надо отдать справедливость Гейстершпицу: эта гора была исполнительна. Едва были произнесены эти слова, как невдалеке раздались веселые звуки бубенчиков. Если бы Фрейзинг не был так сильно занят составлением извещения о собственной смерти, то уже давно услышал бы их. Теперь он неожиданно заметил на повороте дороги сани, подъезжающие к месту катастрофы. Старый кучер поднял свой воротник, но дама, сидевшая в открытых санях, казалось, не обращала внимания на непогоду и весело смотрела на массу сыпавшихся на нее снежных хлопьев. Вдруг у нее вырвался крик изумления, и она, велев кучеру остановиться, воскликнула:

— Господин Фрейзинг, отчего вы сидите здесь, на дороге, в такую непогоду?

Бедный юрист в самом деле представлял довольно необыкновенное зрелище: Ансельм заботливо закутал его в шубу и укрыл ему ноги полостью. С добродушной покорностью сидел Фрейзинг на своем камне, как любитель-натуралист, несмотря на то, что был уже с ног до головы одет белым покрывалом.

— Фрейлейн Гофер! — воскликнул он. — Слава Богу, что я опять увидел человеческое лицо! Я уже думал, что должен умереть в полном одиночестве.

— Но что случилось? Встаньте по крайней мере!

— Не могу: я заколдован... то есть я повредил себе ногу, — поправился адвокат, со страхом заметив, что впал в суеверие, и начал рассказывать о своем несчастье, к которому разбитые сани служили печальной иллюстрацией.