Проклятая сабля крымского хана

– Махмуд сказал, ты хотел поговорить со мной, великий хан, – прошептал мальчик, и яркий румянец залил чуть тронутые темным пухом щеки.

– Скажи, ты сильно привязан к матери? – спросил Саадет Гирей, пристально глядя на пасынка.

– Я люблю и почитаю ее, – отозвался Девлет Гирей.

– Но она не сделает тебя хорошим воином. – Хан прищурился. – А я хочу, чтобы сын моего брата, мой племянник и пасынок им стал и прославил род Чингисидов в славных боях.

Ресницы мальчика дрогнули, но он ничего не ответил.

– Завтра же на корабле ты отправишься в Стамбул, – твердо сказал Саадет Гирей, словно подчеркивая, что спорить с ним бесполезно. – Турецкие янычары – настоящие солдаты. Они обучат тебя военному искусству. Кроме того, ты увидишь родственников, которых никогда до этого не знал. Я передам с тобой послание для них.

Девлет по-прежнему не произносил ни слова, и хан с неудовольствием подумал: «Как женщина. Где уж такому сместить меня с трона!»

– Я не говорю, что ты уедешь отсюда навсегда, – вкрадчиво молвил Саадет Гирей и улыбнулся лисьей неприятной улыбкой. – Как только мне сообщат, что из тебя получился прекрасный воин, ты вернешься обратно.

Мальчик склонил голову, не поднимая глаз. Пушистые ресницы дрожали, но их не увлажнила слеза. Хан воспринял его молчание как согласие. Впрочем, в согласии пасынка он не нуждался.

– Ну, иди, собирайся, – уже резче сказал он и слегка подтолкнул его. – Иди, сообщи матери.

Девлет так же покорно отправился во дворец, а Саадет, встав, подошел к фонтану и подставил руку под слабую искрившуюся струю. Он уже знал, что скажет жене, и это не прибавляло радости.

– Все равно здесь решаю я, – сказал он жестко. – И да будет благословенно имя Аллаха!

Глава 2

Наши дни. Турция

Жанна сидела на кровати, ощупывая синяки на руках, и лихорадочно думала, как отсюда выбраться. Проклятый Макс обещал помочь ей скрыться в Турции, в Стамбуле, клялся посылать деньги на ее карту, но вместо этого продал в бордель, причем в самый дешевый. Ей сразу показалось странным, что смуглые до черноты турки сомнительного вида повезли ее куда-то в горы, поселили в грязном отеле, который оказался публичным домом для пастухов и шоферов. Когда ей об этом сообщила проститутка с равнодушным лицом, видимо, готовая ко всему на свете, потому что в ее нелегкой жизни были и огонь, и вода, и медные трубы, Жанна устроила скандал, требуя отпустить ее. Но такие же маленькие грязные смуглые люди во главе с портье сначала избили ее, заломили руки, потом что-то вкололи в вену, и она вырубилась на долгое время. Позже, когда она очнулась и начала стучать в дверь, к ней в комнату вошел высокий турок, модно и дорого одетый, и на ломаном русском языке сообщил, что с этого дня ее работа – обслуживать клиентов.

– Если ты выкинешь что-нибудь, тебя ждет смерть, – пригрозил он, хлопая черными ресницами.

«Лучше смерть», – подумала она, но вслух этого не сказала. Ее опять начнут бить, вколют наркотик – здесь это практикуется – и заставят спать с отбросами общества. Подумать только, она и грязные пастухи, бедуины! Нет, нет и еще раз нет!