Проклятая вечность

– Эй, там, вы как? – я подошел к двери, приложил ухо железу, постучал тихонько, – Вас не зацепило?

В дверь ударили, я отскочил с криком, сердце у меня в груди забилось заполошной птицей.

– Да перестань же, перестань! – я закрыл уши руками, но все равно услышал следующий удар. Вроде бы ритмика ударов снизилась. Я поднял пистолет, поставил его на предохранитель, посмотрел в глазок. И я увидел его, того, кто ломился в дверь с размеренностью метронома всю ночь.

Грязный, ободранный, сбитое в кровавую кашку плечо, лицо спокойное, бесчувственное, залитые чернотой белки глаз… Он… Он не выглядел живым, совсем. А на груди у него, там где лохмотья рубахи еще сохранили былой бежевый цвет, красовалось большое багровое пятно. Оно влажно блестело, и густой багрянец медленно-медленно стекал вниз по грязным изодранным лохмотьям. Мне стало страшно, не от его вида, а от осознания того, что я выстрелил и попал – попал в живого человека!

Черноглазый за дверью слабел, он бился, отступал на шаг, покачиваясь, замирал на секунду и падал вперед плечом, упирался ладонями о дверь, отталкивался назад на шаг, замирал… В очередной раз, после удара в дверь, он пропал из виду, наверное упал. Послышались скребущиеся звуки, хлопки ладоней об бетон лестничной площадки, а потом все стихло.

Я выждал секунду другую, открыл дверь. Черноглазый лежал на пороге недвижно, только стопа одна его мелко-мелко подрагивала, а через пару секунд и она замерла. Я стоял и смотрел на мертвеца, долго, мне казалось, что я смотрел на него бесконечно долго и на кровавое пятно на его спине – пуля прошла навылет. Это человек, и его убил я… я…

Я сел рядом с мертвецом, охватил голову руками. Руки дрожали, очень хотелось зареветь, но не получалось. Внутри все было пусто и гулко.

Я перевернул мертвеца, хотел закрыть ему глаза, но отпрянул. Мне не показалось, глаза мертвеца были черны, и ни единого намека на радужку, на белок, будто безмерно расширившийся зрачок.

Глаза ему я так и не закрыл. Перешагнул через тело, и как сомнамбула пошел вниз по лестнице, громко гудели перила под рукой, меня мутило. Уже внизу, при выходе из подъезда, я вспомнил, что забыл сумку с провиантом, курткой и деньгами наверху, в квартире, но возвращаться не стал.

– А кто там был? – Линда то и дело забегала вперед меня, заглядывала в глаза.

– Никого там не было, – привычно отвечал я, и проходил мимо.

– Дядя Егор, там же должен был кто-то быть?

– Не знаю, – зло буркнул Егор.

– А зачем тогда дядю Адама одного туда пускали, – она не отставала, но Егор не ответил, тогда она вновь догнала меня, ухватила за рукав, – а что вам дядя Тим показывал? Что-то интересное? Да?

– Нет, совсем не интересное, – я вздохнул.

– Ну и ладно, тогда я тоже на вас буду обижаться, – догнала пса, ухватила его за ухо, и пошла рядом, – так-то пес, мы на них обижаемся, понял?

Пес вильнул хвостом, искоса глянул на Линду, и потрусил вперед.

Тима Линда не спрашивала. Попробовала в начале, но тот на нее так глянул, что она притихла, и больше его не донимала.

Время близилось к полудню. Начинало припекать, Андрей стал чаще вздыхать, то и дело перекладывал РПК.

– Привал там, – Тим указал пальцем на высокую кирпичную будку ГАИ у дороги, наверное еще советской постройки, в России, мне кажется, так основательно скворечники для гаишников не делали.

Мы невольно ускорили шаг, хотелось поскорее усадить зады, дать ногам роздых. Даже Линда, которая половину дороги проделала на плечах у Егора и у меня, пошла скорее и веселее.

Будка ГАИ, как и всякая будка, стоящая при въезде в город, была большая, рассчитанная не на одного человека, а на целое подразделение, причем с удобствами. Внутри, кроме всего прочего, даже были две койки, холодильник, и телевизор на нем – хорошо гаишники устроились. А еще там был сейф, большой, как шкаф, двухстворчатый. Сейф был распахнут, внутри виднелись пустые держатели для автоматов. Наверное милицию сдернули в город, когда все это началось, причем сдернули по полной – с оружием, бронежилетами и прочим – вон, все вычистили. А может это уже потом…