Проклятие двух Мадонн

– Ерунда. Ты плохо его знала, он в жизни бы не стал каяться… платить да, он умел платить.

И снова молчание. Тяготит. Раздражает, подчеркивая его, Игоря, беспомощность. А в висках молоточками пульса вопрос: «Кто? Кто? Кто?»

Никто. Ну не хватает у него воображения подозревать своих же… но ведь Любаша и вправду квартиру продала.

Любаша лежит в больнице, и подсыпать кокаин в коньяк не имела возможности… Игорь уцепился за эту мысль с радостью первооткрывателя. Если нельзя понять, кто мог совершить преступление, то нужно вычеркнуть из списка тех, кто не мог его совершить.

Но радость тут же померкла, поскольку вычеркивать больше было некого.

– Первой умерла Марта, – Александра все еще старалась не смотреть на него, но Игорю и не нужен был взгляд, более того, легче думать вне дымных глаз. – Затем напали на Любашу. И потом убили Деда. Связано?

Игорь пожал плечами, наверное, связано.

– Неправильный подход. Все априори решили, что каждое последующее преступление связано с предыдущим. Это нелогично, только вот шуток насчет женской логики не надо, – попросила она, хотя Игорь вовсе и не собирался шутить. – Марту убили спланированно, веревка это подтверждает, ее нужно было купить заранее, привезти… Любаша – другой вопрос, камнем по голове и потом ножом, но не добили. Почему? Ведь человек без сознания.

– Сама?

– Не думаю, – Сашка принялась накручивать на мизинец прядь волос. – Если бы хотела разыграть нападение, то почему так далеко от дома? А вдруг бы ее не нашли? Я бы, например, не рискнула. Только все равно выделяется из общего ряда, понимаешь?

Игорь понимал и удивлялся, как сам не увидел этого несоответствия. И продолжил предложенную цепочку.

– А дальше убили Деда, и снова убийство спланировано, поскольку нужно было выкрасть кокаин, потом подсыпать его в коньяк и дверь закрыть… с другой стороны, просто так закрывать дверь не имеет смысла. Этот человек должен был убедиться, что Дед выпил отраву.

– Значит, должен был зайти. К примеру, после меня. А потом выйти, – подхватила Александра. – Вместе с ключом выйти.

– И запереть чертову дверь. Дед, наверное, понял, в чем дело, причем сразу, но искать спасения не стал… какого лешего? Он хотя бы имя мог нацарапать, написать, ведь не сразу же умер… сидел и смотрел на долбаные картины!

– Черное и белое, грех и искупление… подсказка? – Сашка дернула за прядь и поморщилась. – Кого он называл Мадонной, ну, кроме меня?

Ольгушка?

В сине-серых глазах Александры за тонкими лучами радужки, за белым ободком вокруг зрачка пряталось имя. Ольгушка… белобрысая нарочно, чтобы отомстить ему, чтобы побольнее ударить этой притянутой за уши догадкой. Но совершенно не больно, и вина, которая постоянно жила рядом с именем жены, отступила.

А ведь и вправду получается, что Ольгушка могла…

– Нет, нет и нет, – Всеволод Петрович нервно тер стекла очков полой кипенно-белого халата. – Нет, вы не понимаете всей деликатности ситуации.

Выразительный взгляд в сторону Александры. Наверное, не следовало брать ее с собой, но и оставлять в доме одну тоже не хотелось – случись что во время его отсутствия, Игорь в жизни себе не простил бы.

В тот момент полудогадки-полусомнения мысль проконсультироваться с Всеволодом Петровичем, наблюдавшим Ольгушку в течение полутора лет, показалась весьма здравой. Один звонок, вежливая просьба о встрече и вежливое согласие, поездка в машине, молчание, в котором каждый существовал как бы сам по себе, и утомительные размышления: могла или нет.

Ольгу все давно привыкли считать сумасшедшей, но безопасной и привычной, от нее не прячутся, ее даже не замечают – этакий тихий призрак дома…

– Я понимаю, что в силу сложившихся обстоятельств… – Всеволод Петрович тянул время, стекла едва слышно поскрипывали, и Игорю начало казаться, что еще немного, и они просто вылетят из оправы, не выдержав давления. – Вы как супруг и опекун имеете право получить информацию о состоянии здоровья…

– Саша, подожди меня в коридоре, пожалуйста.

Александра вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Обиделась? Отчего-то Игорю неприятно было думать, что она могла обидеться на его просьбу, но Всеволод Петрович прав, дело семейное.

– Вы уж простите. – Голос Всеволода Петровича потеплел. – Но репутация – такое дело… хрупкое… несколько лишних слов, и все, что создавалось годами, исчезнет, поскольку кто поверит врачу, который не умеет хранить секреты пациентов? Вы не поверите, но больше всего на свете люди боятся не смерти, не болезни, а того, что их маленькие тайны станут известны другим людям… иррационально.

Очки Всеволоду Петровичу были к лицу, придавая грубоватым чертам тонкий оттенок интеллигентности.

– Для того чтобы ответить на ваш вопрос в полной мере, мне хотелось бы получить дополнительную информацию, – Всеволод Петрович мягко улыбнулся. – Очень уж… расплывчато. Даже, можно сказать, абстрактно.

– Что именно абстрактно?

– Вопрос. Вы пришли ко мне, желая узнать, способна ли ваша недееспособная супруга совершить преступление…

– Убийство, – уточнил Бехтерин.