Проклятие Клеопатры

В мокром асфальте отражался свет уличных фонарей. Воздух был прохладным. Зоя задрожала в своих тонких чулочках и коротком плащике. Захаров набросил ей на плечи свой огромный, просто сокрушительный плащ, и теперь она шла, путаясь в его полах, словно пробираясь по волнам к берегу. Вцепившись в локоть своего спутника, она спрашивала себя: это насколько же нужно потеряться в этой жизни, чтобы просить совершенно незнакомую девушку родить ему наследника?! Какая же чушь! И почему жена не должна ничего знать?

Рука Захарова обнимала ее за плечи, он сопровождал ее до галереи. Между тем его машина была припаркована рядом с рестораном, причем машина огромная, черная и блестящая, под стать своему хозяину. Почему она отказалась, чтобы они поехали в галерею на машине, она и сама не знала. Сказала скорее машинально, настроенная отвечать отрицательно на все его предложения и вопросы, вот и все. И вот теперь семенит на тоненьких каблучках, перепрыгивая через лужи и повиснув на руке нового знакомого, мерзнет.

Галерея была так ярко освещена, что Зоя зажмурилась, едва они переступили порог. Все посетители, среди которых было много знакомых, балетных и художников, театралов и просто посторонних, занимались собой, и никто к Зое не подошел. Даже Собакин, который дважды просил ее позировать ему и однажды вообще объяснился в любви, не обратил на ее приход никакого внимания.

В дальнем углу был накрыт фуршетный стол, все гости ходили с бокалами в руках, останавливаясь возле «шедевров» Собакина, обсуждая их, восхищаясь. На сей раз Собакин выставил не только свои фотоработы, но и картины, причем весьма странные, но как бы модные, эпатажные. Некоторые полотна были прошиты грубыми нитками, которыми крепились самые разные предметы: маленькие деревянные лодки, бумажные солнца, колеса машин, женские волосы, даже белье. Не обошлось и без страннейших конструкций, состоящих из набора мало сочетаемых механизмов, вещей, бумажных фигур, веников и даже бутылок с водкой.

— Не люблю я этот стиль, — пришла к выводу Зоя, изредка поглядывая на своего спутника, с любопытством разглядывающего картины и экспонаты художника. — Какое-то нагромождение предметов. Бред, короче.

— Зачем же пришли?

— Чтобы поддержать Собакина. А вам все это нравится?

— Все сложно, — уклонился Захаров от прямого ответа. — Хотите, я куплю для вас что-нибудь? И у вас память обо мне останется, и Собакину хорошо.

— Нет уж, увольте.

— Извините, я на минутку…

Захаров исчез, растворился в толпе, и уже очень скоро вернулся с высоким худым мужчиной. Русые с проседью волосы коротко подстрижены. Синие джинсы, желтый пиджак. Глаза — разные. Один синий, другой — черный.

— Вот это экспонат… — начала было уже Зоя да вдруг замолчала. Просто онемела. Она узнала этого человека. Была как-то на презентации его книги на книжной ярмарке года два тому назад.

— Вот, Зоенька, познакомьтесь, это…

— Он не нуждается в представлении, — сказала она, не сводя взгляда с его сине-голубых глаз. — Вы же — Александр Шорохофф, писатель-фантаст.

Писатель улыбнулся одними губами. Ему, похоже, было по барабану, узнают его или нет. Не того полета человек, он давно уже привык к своей славе, но относился к ней спокойно, как и подобает гению.

— Надо же, — восхитился Захаров. — Я и не знал, что вы интересуетесь литературой.

— Я интересуюсь писателями, — улыбнулась она, решив, что ей простят эту детскую дерзость. — Особенно такими вот, гениальными. Скажите, Шорохофф, если вы закроете голубой глаз, то все увидите в мрачном, черном свете? И если черный — то все вокруг окрасится в голубой цвет?

— Я дальтоник, — он буквально прожег ее взглядом.

3

От молока отказаться было невозможно. Оно было вкусное, полезное и, главное, придавало сил. Вот только голова не работала — она ничего не помнила.

Олег называл ее теперь Катей. «Что ж, пусть буду Катей», — подумала она.

Олег пил. Пару раз заглядывал вечером в комнатку, где она лежала на подушках, откидывал одеяло, пытаясь взгромоздиться на нее, но она сбрасывала его, грубо матерясь. Понимала, что вежливость — не самый лучший инструмент для общения с этим пьяницей.

— Еще раз подкатишь — задушу, — предупредила она.

Поздно ночью, когда он наконец заснул на своем продавленном диванчике перед столиком, заставленным пустыми бутылками из-под водки и пива, она встала, чтобы помыться. Нашла в сенях заросший паутиной кипятильник, опустила его, предварительно вымыв, в одно из ведер с водой, нагрела и помылась при помощи ковшика и таза. Даже голову удалось вымыть остатками загустевшего и крепко пахнувшего карамелью детского шампуня «Кря-кря».

По дому поплыли сладкие мыльные запахи. Подтерев пол после «бани», она вернулась к себе в комнатку и легла.

Запах. Он слегка приоткрыл дверцу памяти.

— Женечка, — прошептала она.

И тут ее пробило, она вскочила, замотала головой.

Женя! Макс! Ее мальчики. Детки. Что с ними? Она закрыла ладонями лицо — щеки горели.

Ярким полотном предстала перед глазами вся ее жизнь. Сердце подскочило к горлу.