Проклятие красной стены

— Цыц, малец, — Валун привстал со скамьи. — Чего подслушиваешь, а?! Без тебя разберемся.

— Пусть скажет. Малец-то, может, и малец, но в разведку лихо сходил, — Меркурий кивнул Голяте.

— Я, тятя, вот что о татарах знаю. Люди они, конечно, хитрые и коварные, но честь у них все же есть. Хайду взаправду, может, сразиться хочет, но тех, кто им головы своих героев на блюде выносит, они презирают. И уже не просят обычной дани, а гонят в рабство баб и детей. Мужиков же перебить могут поголовно. И рассуждают так: зачем держать за пазухой того, кто может предать в любой момент? В этом они коварны.

— Ты слышал, Валун?

— Слышал, но одним мальцовским словом дело не решишь. Собирайся, Мер. Я на князя крест целовал: ослушаться не могу. Буду, как и ты, молиться Господу, чтобы уладил лучшим образом.

— Не так все идет что-то. Чует моя душа. Ай, не так.

Меркурий накинул бараний полушубок и шагнул в сени. За ним — сотник. Переступив порог одной ногой, Валун обернулся и спросил Голяту:

— Неужто правду сказываешь за татар?

— Да вот же истинный крест, — Голята заполошно закрестился. — Мне дядька Хайду сам такой случай сказывал. Было это двадцать с лишком годов назад. Долго они осаждали какой-то город в песках. Уже воины боевой дух терять начали, кони оголодали и едва ногами двигали, уже на исходе запасы воды и еды, стрелы кончались. Но тут на курултае встает один старый татар и предлагает: давайте, дескать, предложим горожанам выдать их военачальника, а за это пообещаем не тронуть город, взять всего лишь легкой дани. Так и порешили. Отправили гонцов с предложением. А в городе тем временем тоже своя заварушка случилась. Одни обвиняют других, что зря, мол, войну затеяли: татары-то не уходят, а осаждают крепко. Вода уже на исходе, всюду грязь, убитые гниют непохороненными прямо на улицах, болезни начались. А тут аккурат послы — здрасьте, пожалуйста. Спорили, спорили старейшины, как им быть. И выдали своего военачальника. Нашлись такие. Срубили голову, вынесли на золотом блюде вместе с ключами от главных ворот, пали на колени: готовы покориться. Но тут старый татар, который все это предложил сделать, оборачивается к своим нойонам и говорит, что не верит он их покорности, что придут другие, так эти псы наши головы на блюде понесут. И приказал сжечь дотла и разрушить до основания сей град. Ворвались монголы в открытые ворота и устроили там страшную бойню, какой не было со времен Пекина. Хайду этот случай хорошо запомнил. Да еще у него, видать, какие-то свои переживания со всей этой историей связаны. Шибко уж он ликом темнел, когда рассказывал мне это. Так-то, сотник. Не все тут просто. Надо бы с Хуцзиром разобраться. Видел я его. На крысу похож. Темнит посол, чую, темнит, и от нас, и от Хайду темнит.

— Эвона как! — Валун вышел в сени вслед за Меркурием. Треснулся о притолоку, выматерился и приказал гридням светить получше.

Уже сойдя с крыльца, Меркурий придержал Валуна за плечо.

— Пусть гридни отойдут, сотник.

— А ну давай, жди за оградой! — сотник махнул дружинникам.

— Надеюсь, в цепях не поведешь?

— Да Бог с тобой, тысяцкий! Я ведь сам, думаешь, не понимаю? Ищут виноватого. Не о людях же пекутся! О добре своем. Все я вижу, да поделать ничего не могу. Не гридней же, взаправду, на бунт поднимать. Тогда совсем яма, с которой только на тот свет.

— Как горожане к сидению готовятся?

— Сидеть крепко собираются. Татар не боятся. Здорово ты им дух приподнял.

— Ладно. Следи сам, сотник, чтоб порядок был: чтоб нужду под заборами не справляли, за воровство сразу на кол, баб и детишек в обиду не давай, у них тоже работы будет много. Смолу держи все время нагретой. Моих «волков» поставь на охрану ворот — они выдюжат. А меня лихом не поминай. Если было где не так, то прости.

— Да погоди, воевода. Может, все еще в другую сторону повернет.

— Не повернет. Давай подойдем к колодцу.

Меркурий шагнул в глубь двора. Зазвенела крупная цепь, и ведро с гулким плеском ударилось об воду. Тысяцкий спокойно крутил ручку ворота правой рукой, на указательный палец левой накручивая кольцо бороды.

— Вот смотри, Валун, как луна красиво в воде дрожит. Мне легко. Виту и мальца в обиду не давай.

Отраженная в ведре луна озарила лицо тысяцкого.

— Да будет так, Мер. Даю слово, ни одна собака не подойдет.

— Вот и ладно. Больше двадцати лет назад у одного римского аптекаря я купил яд. Храню, видишь, в перстне. Аптекарь уверял, что яд сей срока годности не имеет. За хорошие деньги взял, на тот случай, если на костер инквизиторский поведут. Огня страшно боялся. Теперь не боюсь. Но и корчиться в руках заплечников тоже не хочу. Хорошая вещица — перстень с пружинной крышкой. Помру — забери себе.

Меркурий зачерпнул ковшом из ведра так, чтобы вода слегка прикрыла дно, щелкнул крышкой перстня и высыпал яд.

— Воевода, век тебя не забуду! — Валун отвернулся, смахивая подступившую слезу.

ГЛАВА 6