Проклятие лорда Фаула

Воины затаили дыхание. Протхолл оцепенел, стоя рядом с Кавинантом. Но это была каамора великанов, и никто не посмел вмешаться. Лицо Морестранственника исказила агония, но он не шевелился. Его глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит, и все же он держал руки в огне, словно жар был целебным или очистительным и мог если не вылечить, то хотя бы прижечь кровь на его руках — пятна отнятой жизни. Но его боль была видна на его лбу. Усиленная пульсация крови, вызванная болью, прорвала подсохшую корку на его ране, и свежая кровь полилась на глаза, потекла по щекам и бороде.

Тяжело дыша и бормоча: — Проклятье! Проклятье! — Кавинант рванулся прочь от Протхолла и на негнущихся ногах приблизился к стоящему на коленях великану. С чудовищным усилием, заставившим его голос звучать язвительно, он сказал:

— Вот теперь кто-то действительно должен смеяться над тобой.

Его голова едва доходила до плеч великана. Сначала Морестранственник не подал виду, что слышал сказанное. Но потом его плечи повисли. Медленно, словно ему не хотелось прерывать пытку над собой, он отнял руки от огня. Они были в целости — по какой-то причине его плоть была неуязвимой для огня, но кровь с них исчезла; они казались такими чистыми, словно были омыты оправданием.

Пальцы все еще плохо сгибались от боли, и великан мучительно двигал ими, прежде чем обратить залитое кровью лицо к Кавинанту. Словно моля об отмене приговора, он встретил немигающий взгляд Кавинанта и спросил:

— Ты ничего не чувствуешь?

— Чувствовать? — процедил Кавинант. — Я же прокаженный!

— Даже по отношению к Пьеттену? К ребенку?

Его мольба вызвала у Кавинанта желание обнять его, принять это ужасное дружелюбие как некий ответ на его дилемму. Но он знал, что этого недостаточно, знал в глубине души и тела, охваченного проказой, что это его не удовлетворит.

— Мы тоже их убивали, — тихим голосом произнес он. — Я убил… Я такой же, как они.

Внезапно повернувшись, он скрылся во тьме, чтобы спрятать свой стыд. Поле битвы было подходящим местом, его ноздри от пресыщения уже не ощущали зловония смерти. Некоторое время он бродил среди мертвых, потом споткнулся и лег на землю, залитую кровью, в окружении могил и трупов. Люди! Он был причиной их смерти и мучений. Фаул напал на настволье из-за кольца.

— Только бы это не повторилось вновь… Я не хочу… Я не буду… — Его голос заглушили рыдания.

Я больше не буду убивать.

Глава 18

Равнины Ра

Несмотря на свое жесткое ложе, на едкий дым пламени и запах сгоревшей плоти, несмотря на окружающие со всех сторон могилы, где грудами лежали мертвые, кое-как погребенные, словно сконцентрированная боль, чувствовать которую или утолить могла теперь только земля, несмотря на свою собственную внутреннюю боль, Кавинант спал. В течение остатка ночи оставшиеся в живых члены отряда занимались погребением и сжиганием трупов, но Кавинант спал. Тревожная бессознательность поднималась у него внутри, словно беспрерывно повторяемый процесс самоконтроля, и во сне он никак не мог найти выход из этого замкнутого круга: левая рука — от плеча к запястью — ладонь левой руки — внутренняя и тыльная сторона — каждый палец — правая рука — грудь — левая нога…

Проснулся он уже на рассвете, сделавшем все окружающее похожим на величественную могилу. Поднявшись на ноги и дрожа от озноба, он увидел, что работы по захоронению завершены. Все траншеи были заполнены, забросаны землей и засажены молодыми деревьями, которые где-то нашел Биринайр. Теперь большинство воинов лежали скорчившись на земле, пытаясь хоть немного отдохнуть и набраться сил. Но Протхолл и Морэм занимались приготовлением пищи, а Стражи Крови осматривали и готовили лошадей. Судорога отвращения исказила лицо Кавинанта — отвращения к самому себе, поскольку он не выполнял свою часть работы. Он осмотрел свою одежду: парча стала темной и потеряла гибкость от засохшей крови. «Подходящее одеяние для прокаженного, — подумал он, — гадкий, грязный прокаженный».

Он чувствовал, что теперь уже поздно принимать решение. Ему придется лишь установить, какое место он займет в этой невероятной дилемме. Стоя посреди погребального рассвета, он чувствовал, что достиг предела. Он растерял все свои привычки по самозащите, утратил право выбора прятать свое кольцо, лишился даже своих грубых башмаков — и пролил кровь. Он навлек беду на настволье Парящее. Он был так озабочен своим спасением от сумасшествия, что не заметил, как все его старания привели именно к сумасшествию.

Ему необходимо двигаться — это он знал. Но данная задача выдвигала ту же самую непроницаемую проблему. Принимать участие во всех этих событиях — значит продолжать сходить с ума. Ему необходимо принять решение — раз и навсегда — и придерживаться его. Он не может принять Страну — и не может отрицать ее. Ему нужен ответ. Без него он тоже окажется в западне, как Ллаура. В стремлении избежать потери он может потерять себя, к радости Фаула.

Взглянув на Кавинанта, Морэм увидел отвращение и испуг на его лице и мягко спросил:

— Что тебя тревожит, друг мой?