Проклятие свитера для бойфренда

Он сняла. Ее звали Ариана, и после нашей короткой сделки мы так друг другу понравились, что решили встретиться на неделе и выпить как-нибудь вместе. Я связалась с бывшим одноклассником, к которому даже и не думала обращаться, планируя поездку, и он сделал то же самое – выделил мне немного денег и пригласил на вечеринку. Внезапно моя запланированная спокойная поездка в одиночестве оказалась насыщена встречами и договоренностями, а те вылились в нечто большее, когда я познакомилась с несколькими девушками-ровесницами. Я проводила много времени с ними, много времени сама с собой, и съела так много рогаликов! А вы знаете, что рогалики – лучшая ночная еда после выпивки? Я не знала, до Монреаля. Монреальские рогалики – тонюсенькие и совсем ничего не стоят, особенно если принять в расчет обменный курс. Я купила баночку сливочного сыра, и это было единственное, что стояло у меня в холодильнике, а каждую ночь после еды, выпивки и бесед с замечательными незнакомцами я покупала рогалики в знаменитом круглосуточном магазинчике по соседству за углом. Я ела их на кухне, за столом, обмакивая прямо в сливочный сыр, потому что никто меня не видел и не фыркнул бы, что это так некультурно.

Я вязала кофту и не смотрела в телефон, и каждую ночь засыпала такой счастливой-счастливой.

Эта поездка в одиночку дала мне гораздо больше, чем я могла ожидать. Не очень много, но достаточно. Я съездила в Берлин на неделю, поглощала там огромное количество хлеба и сыра и усовершенствовала свои навыки передвижения на метро; провела целый месяц на побережье в Род-Айленде[45]

 – пустынный февраль, когда я практически ни с кем не разговаривала, занимаясь написанием книги и присматривая за домом. Я летала в Сан-Франциско, чтобы увидеться с одним замечательным другом на поминальной службе, а закончилось все поцелуем с хорошим, милым парнем, с которым мы вместе до сих пор. Я поняла, что мне нравится моя собственная компания, мои собственные ритмы, даже за пределами той ограниченной жизни, которую я выстроила для себя в Нью-Йорке. Мне нравится рано просыпаться и находить местечки, где мне подадут сэндвич или салат до десяти утра; мне нравится заниматься йогой, когда я хочу, заниматься писательством, когда я хочу, прогуливаться по заснеженному пляжу в шубе и с бокалом Chardonnay, как в фильме «Серые сады

[46]», когда я хочу. Самое главное, мне нравится осознавать, что я могу спасти себя сама или, по крайней мере, призвать свое мужество и попросить о помощи, когда она мне нужна. Мир совсем не обязательно заканчивается, даже если я выхожу за пределы своего мирка.

Не то чтобы несколько дней в Монреале послужили этому толчком; может быть, я в любом случае съездила бы в Германию и все равно сказала бы этому парню, что считаю его милым. Но это дало начало моему вязанию

. Движение спиц стало для меня своеобразной метафорой движения жизни. Свой последний день в поездке я провела в магазине пряжи, о котором я как-то читала, куда планировала заскочить всего лишь на пару минут.

Вместо этого я разговорилась с владелицей магазина, она предложила выпить с ней кружку чая, которая превратилась в целый чайник и целый день вязания свитера. Снаружи солнечный свет успел стать золотым, а затем и угаснуть. Я даже не помню названия этого магазина – оно было на французском, на котором я до сих пор не разговариваю, несмотря на усилия Оды и международной программы по обмену в старших классах школы, – но я помню, как спокойно мне было, словно я была именно в том месте, где должна была быть, и все это благодаря серии решений, которые привели меня сюда. Я почти час провела в раздумьях над мотком шелково-льняной пряжи (она стоила дороже, чем вся еда, которую я купила за эту неделю), а затем, наконец, уступила: сверкающий золотистый цвет, точно такой, как я представляла себе, читая в детстве сказку о том, как Румпельштильцхен[47] делал из соломы золото. Думаю, в той сказке ему напрасно досталась дурная слава: по крайней мере, он взял абсолютное ничто и помог превратить это ничто в нечто.

Я взяла эту пряжу с собой в двенадцатичасовую поездку обратно в Нью-Йорк и сразу же начала работать над большой кружевной шалью. Именно это – мой самый любимый вязальный опыт, даже больше, чем тот, в магазине пряжи в Монреале: он укрепил меня в знании того, что я способна сохранить чувство принадлежности текущему моменту, чувство правильности того, что со мной происходит, и я могу не расставаться с этим чувством, даже покинув те места. Я не была собой из-за того, что скопила достаточно знаков окружающей действительности – работу, квартиру, парня, – впрочем, ничего этого могло и не быть. Я могла выйти за пределы всего этого, и все же сохранить самую важную суть себя. Я все равно смогла бы заводить друзей и писать слова, и обустраивать гнездышко, пусть и временно. Я все равно могла бы вязать свою прекрасную кружевную шаль.

Кружево – это забавная вещь. Если приглядеться, просто серия элегантных упорядоченных дырочек.