Проклятое наследство

Да, она обманула, когда Туманов переодевался, не стала отворачиваться. Вернее, отвернулась, но лишь когда он, не особо заботясь о ее чувствах, принялся стаскивать мокрые брюки. Но спину его она разглядеть успела. И спина эта была вся в шрамах. Шрамы такие бывают после ранений. Где разгильдяй и повеса мог получить ранение, да еще такое серьезное? Куда занесла его беспутная жизнь? И была ли его жизнь такой уж беспутной?

О том, что Клим Туманов спас ее от верной смерти, Анна помнила четко и помнить собиралась до конца своих дней. Никто даже не попытался, а он, чужой, насмешливый человек, бросился за ней в озеро. И спас. А потом задавал вопросы о том, кого она подозревает, кто мог желать ей смерти. Настойчиво расспрашивал, словно бы для него это было так же важно, как и для самой Анны. А она и в самом деле не понимала. Не успела заметить того – или ту? – кто столкнул ее с башни. Не могла понять за что.

Будь она девушкой серьезной и здравомыслящей, собрала бы вещи и уехала в Петербург к родным. Или на Черное море к друзьям. Но она не была здравомыслящей, теперь докопаться до правды ей хотелось еще сильнее.

Тихонько, чтобы не разбудить Туманова, Анна выбралась из постели, на цыпочках подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение. Одна-единственная ночь изменила ее почти до неузнаваемости. Волосы приобрели странный оттенок, словно бы золотые нити переплели с серебряными. Красиво ли это было, Анна не знала. Как не знала она, как расценивать тот факт, что ее глаза теперь не просто серые, а серые с серебряной искрой. Пожалуй, сейчас она в самом деле стала похожа на свою маму, но причину таких перемен понять не могла. Все, что случилось с ней прошлым вечером, очень странно…

– …Несколько неожиданные метаморфозы. Правда?

От голоса Туманова она вздрогнула, отшатнулась от зеркала.

Он стоял в шаге от нее и улыбался привычной своей ехидной ухмылкой.

– Надо признать, что вода Стражевого озера обладает некоторыми чудесными свойствами.

– Туманов, прекратите подкрадываться!

– Мы же, помнится, перешли на «ты». – Он разглядывал ее настойчиво и бесцеремонно. Минувшей ночью он был куда тактичнее. – А купание в озере определенно пошло тебе на пользу. Ты стала такой… – Он прищелкнул пальцами, подбирая верное слово, – такой яркой. И это не метафора.

– Сочту за комплимент.

Анна только сейчас вспомнила, что платье на ней с чужого, даже не барского плеча. И в платье этом она выглядит как кухарка. Не эти ли метаморфозы имеет в виду Туманов?

– Это и есть комплимент.

Кстати, сам Туманов выглядел не многим лучше – взъерошенный, с синими кругами под глазами. Плохо спалось в кресле?

– Ну, ты подумала?

– О чем?

– О том, кто мог желать тебе смерти?

Какое очаровательное начало дня! Вместо пожелания доброго утра – расспросы о несостоявшемся убийстве.

Ответить Анна не успела, в приоткрытое окно их комнаты ворвались звуки, с добрым утром никак не вяжущиеся. Туманов ее опередил, в два шага оказался у окна, широкой своей спиной загородил весь обзор.

– Что там? – спросила Анна, стараясь из-за спины этой выглянуть.

– Оставайся в комнате, – велел Туманов таким тоном, что она тут же возразила.

– Я с тобой, – сказала решительно и так же решительно взяла Туманова за руку. Чтобы не сбежал.

Он посмотрел на нее рассеянно, а потом сказал:

– Ладно, может, так даже лучше. Только держись рядом.

– Хорошо, – сказала Анна и руку убрала.

Оказывается, проснулись они с первыми петухами. Если, конечно, на острове вообще водились петухи. Воздух был еще по-ночному свежим и влажным, туман стелился под ногами, укутывал остров грязно-серой кисеей. Клим шел быстро, Анне приходилось почти бежать. Они шли на звук. Звук этот был странный – не то вой, не то клекот, от которого в жилах стыла кровь.

Остановился Туманов внезапно, привычным уже жестом задвинул Анну за свою спину, и она так же привычно не послушалась, встала рядом. В первое мгновение она не увидела ничего, кроме движущихся в тумане теней, а потом словно кто-то сдернул полупрозрачный полог, обнажая происходящее во всей его жуткой натуралистичности. Сначала Анна увидела Матрену Павловну, но узнала ее не сразу. Простоволосая, в накинутом поверх ночной сорочки парчовом халате, она не была похожа на себя прежнюю, степенную. И вела себя не так, как прежде. С тихим воем, перемежаемым ругательствами, Матрена Павловна Кутасова бросалась на молчаливого рыжеволосого верзилу. Верзила стоял, по-обезьяньи свесив вдоль туловища длинные руки, и даже не пытался уворачиваться от сыплющихся на него тычков и затрещин. Рубаха его была в бурых пятнах, от одного вида которых Анну замутило.

А позади верзилы на черных камнях, вытянувшись в струнку, лежал Анатоль. Мертвый Анатоль. В том, что он мертв, не было никакого сомнения, не может человек жить с перерезанным горлом.

– Убийца! Ирод! – Матрена Павловна давно уже сорвала голос и сейчас не кричала, а клекотала по-птичьи. – Анатоля, мальчика моего, убил… Ты погоди… погоди у меня! Я с тобой разберусь…