Проклятое золото храмовников

Доверие инквизитор оправдал. Петр и не ожидал, что он столько накатает – больше полутора десятков листов текста, не считая отдельной эпопеи про город Гамельн. Кстати, Эспиноса так проникся дружелюбием к странному людоеду-католику, освободившему его от сей кощунственной трапезы, что, проявив инициативу, прибавил еще пару документов, так сказать в помощь начинающему инквизитору. Это была короткая, всего на трех листах, но весьма емкая рекомендация предварительных процедур перед началом пытки ведьмы, а также молитва-заклинание, произносившееся при «изгнании дьявола» из одержимого.

– Ну, теперь тебе есть о чем рассказать своему напрудившему Перцу, – уважительно взвесив исписанные листы в руке, бодро произнес Сангре. – Мол, уговаривал нас всяко разно, дабы мы не доверяли этой зловредной еретичке и выдали ее истинным забубенным арийцам, одержимым высокими моральными принципами вкупе с необузданной жаждой наживы и обогащения, а мы ни в какую. Что, снова не врубаешься? Ну, тогда извини, дорогой, но придется тебе опять в кутузку.

Он уже собрался хлопнуть в ладоши, подавая условный знак стражникам, но что-то вспомнил и, вновь перейдя на испанский, потребовал:

– А повтори-ка мне о ее маме, а то я не понял.

Внимательно выслушав Эспиносу, он наконец вызвал стражу, отправил его обратно в подклеть, и, оставшись один, задумчиво прошелся по комнате.

– Ну что ж, кажется, все детальки нашлись. Осталось уложить, – протянул он.

Однако приглашать на беседу Изабеллу медлил, прикидывая, хватит ли ему всего услышанного и написанного, чтобы расколоть обворожительную донью. Вроде доказательств на пятерых, но дамы – народец в плане упертости еще тот, любому мужику дадут сто очков вперед. Впрочем, дополнительных козырей ему против Изабеллы было не найти, а потому Петр решил не откладывать разговора, благо, она которую ночь подряд практически не спала, пытаясь вытащить своего слугу с того света, куда тот упрямо стремился, невзирая на все ее труды. Чисто по-человечески такая настойчивость не могла не восхищать, но, с практической точки зрения, вытаскивать ее на откровенность, особенно с учетом того, что беседовать придется одному, без помощи Улана, следовало именно сейчас.

Он рассеянно выглянул в окно. Короткий зимний день заканчивался, но воеводский двор оставался залитым багровыми лучами закатного солнца. «Вот и февраль на исходе, – подумалось ему. – Получается, мы тут уже почти пять месяцев, а что успели сделать? Да по сути ничего».

Но долго грустить он не привык и с оптимизмом подумал, что сегодня, если он правильно себя поведет, хоть что-то удастся довести до ума. И вообще все должно быть хорошо, ибо одесситов одолеть невозможно, кто бы ни пытался – хоть паскудные шлимазлы из кривоколенного сектора, хоть монахи-инквизиторы вкупе со злыми испанскими ведьмами.

Однако вначале предстояло нейтрализовать друга, могущего помешать его «задушевному» разговору с Изабеллой. Пока он прикидывал, как поделикатнее это провернуть, Улан сам пришел на помощь, заглянув к нему и твердо заявив, что на благородный порыв доньи спасти своего кузена они должны ответить адекватно. И он решил отказаться от своей доли выкупа в ее пользу, о чем и сообщил ей. Теперь он ждет, что его побратим поступит точно также.

Сангре улыбнулся.

– Знаешь, что Сталин ответил Черчиллю в мае сорок пятого на его предложение затопить весь немецкий флот. Он сказал, что вначале его надо поделить, после чего Черчилль может делать со своей долей что угодно – никто ему препятствовать не станет.

– Ты хочешь сказать… – насупился Улан.

– Угадал, – кивнул Петр. – Мне мои семь с половиной тысяч ой как пригодятся, и я фицкать денежками не намерен.

– А как же твоя фраза, что деньги – это мусор? Помнится, несколько дней назад…

Несколько дней назад я понятия не имел, что нам здесь жить

, – перебил Сангре. – А касаемо мусора… Ну да, говорил, не отказываюсь. Но его столько, что мне стало чертовски интересно, каким количеством мусорных баков она обладает.

– И с каких пор ты стал таким торгашом?!

– Не путай торгаша с человеком, умеющим торговаться. Между прочим, я столь мастерски это проделывал на Привозе, что баба Фая каждый год двадцать седьмого августа горестно сообщала деду, что завтра в их семье начинается инфлякция, бо их покидает внук, могущий как в знаменитой рекламе, купить три по цене одного. Считай, сейчас гены, заложенные несравненной бабулей, разбушевались во мне окончательно и я планирую развернуться во всей плюшкинско-гобсековской красе. Или нет, мне ближе пушкинский «Скупой рыцарь». Между прочим, тоже испанец.

– Мне так ей и передать? – язвительно осведомился Улан.

– Ага, – невозмутимо кивнул Петр, прикинув, что коль Улан отказался, есть отличный повод не допускать его до участия в предстоящей беседе. – А впрочем, не стоит, поскольку я предполагаю в первую очередь продемонстрировать свое уродливое преображение синьоре Каберне, так что пусть это будет для нее сюрпризом. Кстати, имей ввиду, что посторонним, вроде тебя, на нашем с нею торжище делать нечего.