Проклятые ночи

– Баста! Через полчаса откроем. Правила знаешь, не бузи, Сергеич, – пробасила она, и недовольный ропот смолк. Женщина вернулась во главу шеренги. – Идите за мной.

Идти было недалеко – за поворотом оказалось небольшое помещение с двумя десятками белых столов. Вокруг каждого распустились, словно маки, красные пластиковые стулья. В нос ударили ароматы кислых щей и котлет из самого дешёвого мяса.

– Так, Лизу мы поставим на первый план, будет из-за прилавка еду раздавать, – взялся командовать пресс-секретарь.

– Э, нет, нельзя, – тут же оборвала его крупная женщина, похоже, она заведовала столовой. – Залапают её тут. Такс, меня зовут Елена Петровна, и всем слушать меня. Девушки – на кухню. Парни – на раздачу. Только сначала кастрюли принесите, они тяжёлые.

Она смерила взглядом Ивана и Анатоля, словно сомневаясь, справятся ли, и вздохнула.

– Так, а полковнику, что делать? – снова вклинился Всеволод, напоминая, что всё это затеяно ради официального лица, а не ради каких-то там обездоленных и голодных.

– Пусть между столами ходит и драки разнимает. Обычное дело, – бросила женщина и повела за собой парней.

Через десять минут Иван в застиранном халате и сеточке для волос разливал суп – по полчашки, а то на всех не хватит, как ему объяснили. Анатоль рядом в такой же «униформе» накладывал котлеты. Нищие толпились у стойки, неуклюже брали подносы и дрожащими руками обязательно выливали половину супа, что наливал Иван, а то и вовсе роняли тарелки.

– Фу, ну они и мерзкие, – громко заявил Анатоль, не боясь, что его услышат.

– Ты присмотрись получше, это ж твоё будущее, – огрызнулся в ответ Иван.

– Ой, да пошёл ты.

Ещё через пять минут журналисты закончили снимать, быстро сложили технику и вместе с отцом Ивана и пресс-секретарём поспешили из столовой с её дурманящей смесью запахов.

– Наконец-то, – Анатоль бросил ложку в лоток с котлетами. Жир брызнул во все стороны. – Я сваливаю.

Он сорвал халат, сетку для волос и бросил на стол. Они тут же соскользнули на пол, но патлатый уже шагал к двери мимо толпы бомжей. Очередь встала – теперь некому было накладывать горячее.

Повинуясь порыву, Иван тоже дёрнул пуговицу халата.

– Куда собрался? – громыхнула над ухом Елена Петровна.

Не успел. Женщина встала рядом с ним и принялась раздавать котлеты с пюре. Очередь зашевелилась.

– Мне уже пора, – Иван попытался оправдаться. – Я не думал, что так долго будет.

– Так разве долго? Двадцать минут не простояли, – покачала головой директор столовой и взглянула Ивану в глаза.

При всей строгости, басовитом голосе, хмурых заломах на лбу и между бровями глаза у неё были мягкие, добрые.

– Конечно, приятного мало, – сказала она вдруг тихо и кивнула на людей по ту сторону стойки. – Но они ж не виноваты, что тебе не нравятся.

– А кто виноват? – буркнул Иван под нос. Выслушивать морали в планы не входило.

– Как думаешь, почему они стали такими?

– Много пили?..

– Им не повезло. Их никто в жизни не любил.

Иван замер с половником в руке и повернулся к дородной женщине. Он совсем не ожидал услышать от неё такие простые, но такие глубокие слова. Он вновь посмотрел на людей в столовой. И вдруг с лёгкостью увидел их истории.

Мужчину с пропитым лицом не любили родители, и он сбежал от них, ещё подростком стал жить на улице. Ни дома, ни образования, ни работы. Только алкоголь. Другого мужчину – с культёй вместо кисти – не любила женщина, что жила с ним и делила бутылки. Когда он порезался, не поспешила вызвать к нему врача. Он сам пошёл в больницу, когда рука стала гнить, её пришлось отрезать. Сгорбленную старушку, возможно, и любил муж, но он рано умер. Дочь чувствами к матери не прониклась, уехала учиться за рубеж и забыла о ней. Теперь женщина приходила в столовую, чтобы перемолвиться хоть парой слов с кем-то, кроме телевизора. У другой никогда не было ни мужа, ни детей, ни родителей. После детдома она попала на завод, получила от государства крохотную квартиру, где и прожила всю жизнь. А после выхода на пенсию совсем потеряла связь с миром, стала носить домой вещи с помоек и была уверена, что на дворе 1988 год.

Может, он и выдумал всё это. Может, это вырвалась на свободу его фантазия, взращённая на героических фэнтези, где благородные рыцари спасали сирых и обездоленных. Только Иван читал людей как открытые книги и точно знал одно. Все эти люди опустились на дно по одной причине. Одиночество.

Что если дать этим людям любви? Хоть немного. Нет, не в ухажёры податься. Вспомнились слова Катарины: «Любовь бывает разная».

– Сынок, налей мне супчика побольше, пожалуйста. Мне доктор сказал горячее кушать, – прошепелявила бабка с той стороны стойки.

Наплевав на инструкции, Иван от души плеснул обжигающего супа в тарелку – до самых краёв. Потом перегнулся через горячий чан и стойку и сам аккуратно поставил еду на поднос. Бабушка обомлела от такого сервиса. Она поднесла руки к груди, лицо её скривилось от подступающих слез.

– Сынок, дай тебе бог здоровья, – прошептала она. – Какой же ты хороший. Замечательно тебя родители воспитали.