— Я знаю, что на твоей душе остались шрамы от твоей жизни до Солярии. Они сформировали тебя так же, как Лайонел сформировал Дариуса. Но, несмотря на то, что Лайонел приложил все усилия, чтобы создать Дариуса по своему образу и подобию, он все еще сопротивляется своему отцу. Он все еще пытается защитить своего брата, чего бы это ни стоило. И во всем, что он делал с тобой, каким бы хреновым это ни было, он действовал с верой в то, что так будет лучше для Солярии. Спроси любого, кто был жив во времена правления Дикого Короля, и он скажет тебе, в каком ужасном месте жило наше королевство, пока нами управляли правила безумца. Кроме того, Дариус годами готовился бросить вызов своему отцу и силой занять его место в Совете Целестиалов. Он хочет сделать это, чтобы он и другие Наследники могли добиться еще большего прогресса в этом королевстве. Вот почему он так упорно боролся, чтобы помешать тебе отобрать все у него. Это не оправдывает его ошибок, но объясняет их.
— И это не меняет того, что он сделал со мной, — упрямо прорычала я. — Ты же знаешь, он так и не извинился. Ни разу. Только когда стало слишком поздно, и мы стояли под звездами, и нас спрашивали, хотим ли мы быть связанными на всю жизнь. Затем внезапно его охватило сожаление. Но откуда мне знать, было ли это сожаление о том, что он сделал со мной, или это было сожаление о том, что он сделал со своей парой?
— Ты одно и то же.
— Нет, это не так. Поэтому я сказала «нет». Потому что у меня может быть тысяча собственных недостатков. Временами я могу быть упрямой, эгоистичной и неумолимой. Я могу быть резкой, жестокой и ущербной, но у меня достаточно самоуважения, чтобы знать, что я стою большего, чем какие-то запоздалые извинения, выпаленные, когда не было другого выбора, кроме как сделать это.
— Ты права… Но помнишь ту ночь, когда я попросил тебя достать звездную пыль для наших уроков полета у Дариуса? Я же говорил тебе, что он согласиться, если ты попросишь и уйдешь до полуночи.
— Ну и? — пробормотала я.
— Ты помнишь, я предупреждал тебя, что есть два пути, по которым может пойти ваш разговор, в зависимости от вас двоих и от того, какой выбор вы сделаете? — настаивал он.
— Смутно.
— И ты прислушалась к этому предупреждению? Когда ты пошла к нему, пыталась ли ты остановить ваш разговор, чтобы он не пошел по темному пути?
— Насколько я помню, он вел себя как полный придурок с того момента, как я вошла в его комнату.
— Я почти уверен, что он пытался поговорить с тобой разумно, — возразил Габриэль.
— Ты просто случайно подслушиваешь личные разговоры всех своих друзей или это особое удовольствие, которое ты приберег для меня? — спросила я, прищурив глаза.
— У меня есть свои видения по какой-то причине, и единственная причина, по которой я следил, заключалась в том, что я знал, что это могло стать поворотным моментом для тебя, так или иначе. Это было важно. — Габриэль пожал плечами, как будто у него не было никаких сомнений по поводу его подлых, шпионских видений, и я прищурилась на него.
— Так ты знал, что мы будем Элизианской Парой? — спросила я, мое сердце бешено колотилось при мысли об этом. Если бы он знал и не предупредил меня, я бы свернула ему гребаную шею и вырвала все его перья, прежде чем поджечь их, пока он плакал из-за этого.
— Нет. Конечно нет. Никто не может предсказать такие звездные связи, небеса скрывают это от нас. Поверь мне, я знаю — я потратил много времени, пытаясь предсказать их давным-давно.
— Почему ты тогда так интересовался нами? — потребовала я.
— Звезды предложили мне достаточно, чтобы понять, что ваши отношения с Дариусом были важны. Не только для тебя, но и для всей Солярии. Это все еще так, даже сейчас. Вам обоим суждено править этим королевством, и, так или иначе, однажды вам придется это понять.
— Ну и что? Ты хочешь сказать, что если бы я тоже была благоразумной, поговорила с Дариусом вместо того, чтобы сходить с ума от мысли, что он снова причинит мне боль, тогда все могло бы обернуться по-другому? — Я усмехнулась. — Из-за одного разговора?
— Войны начинались и за меньшее. Судьба — непостоянный и темпераментный зверь.
Я нахмурилась, вспоминая ту ночь. Дариус сказал мне, что я ему небезразлична, но мне не хотелось в это верить. Казалось, он был так близок к тому, чтобы извиниться за все, слова будто застряли у него в горле, и на долгое мгновение я действительно поверила, что он собирается их произнести. Но он этого не сделал. И я не стала ждать, пока он наберется смелости сказать их.
— Мы сражались, — сказала я, горькие слезы жгли мне глаза. — Он снова оскорбил меня, и я просто потеряла с ним связь. Он хотел, чтобы я признала, что мои чувства к нему изменились, что в ночь Лунного затмения, когда мы чуть не поцеловались, это означало нечто большее.
— Но ты захлопнула дверь у него перед носом и сказала, что ничего не изменилось, — грустно сказал Габриэль, словно осознание того, что я сделала это, причинило ему боль. — И ты сказала ему, что все еще ненавидишь его.