Прокрастинация

Они вошли в бар под названием "Ночь" и сели за свободный столик. В баре царило веселье, реки алкоголя и, наверное, жизнь. Играла веселая, зажигательная музыка, всё вращалось в особенном учащенном ритме. За барной стойкой сидели самые разные люди: от начинающих моделей до уборщиц, накопивших деньги для входа в этот бар. Яркие лампы, неоновые оттенки, как синоним веселой жизни кружились над всеми посетителями этого заведения. Дафна заказала белого вина, а Давид – виски с содовой. Официантка учтиво произнесла: "Я поняла" и умчалась. Давид положил руки на стол и посмотрел на Дафну.

– Ты когда-нибудь чувствовала, что упускаешь что-то важное в жизни? – задумчиво спросил он её. От неожиданности ей было тяжело донести свою мысль.

– …Давид, думаю, что да. Наверное, у каждого человека в определенный момент жизни появляются такие мысли, – ответила Дафна материнским, заботливым тоном. – У меня было такое наваждение после смерти моей матери. Мне казалось, я разучилась жить и всё проходит мимо.

– Я понял, я сожалею, – ответил Давид и протянул Дафне руку.

И больше за весь вечер в баре они не заговорили об этом. Они обсуждали насущные темы, искусство, обсуждали свою любовь… Но к теме потери важного в жизни они не вернулись. Давид пил виски, улыбался. Их разговоры были чудесные, честные. Но Дафну не покидали мысли о том вопросе: "Ты когда-нибудь чувствовала, что упускаешь что-то важное в жизни?". Лунный свет медленно засверкал в небе, когда тьма настигла город.

Они вернулись после полуночи в однокомнатную квартиру Дафны. И Давид, и Дафна чувствовали в теле блаженный покой и нежную любовь. Дафна распустила свои темные волосы и расстегнула платье перед входом в ванную, но вдруг она почувствовала на своих плечах руки Давида. Она повернулась.

– Ты такая красивая, – сказал он и крепко её поцеловал. Дафна обхватила его шелковистое тело руками и стала страстно касаться кожи Давида ногтями. Они вспыхнули. Они доверяли друг другу потому что знали друг друга хорошо, виделись в академии и не только, и уже как два года общались, уже чувствовав это вкрадчивое чувство нарастающей любви достаточно давно. Они ощущали момент, тот самый момент яркого воплощения, осуществления чувств. И Давид овладел ею. В голове Дафны проносились его слова: "Красивая, красивая…". Страсть подобно разгорающемуся пламени жгла их души каким-то необратимым сиянием. Невообразимый восторг заставлял трепетать их сердца, необузданные чувства лишали всякого сомнения.

Давид прижался к Дафне с удовлетворением и усталостью. Она почувствовала его тело, его мягкую кожу, утонченный силуэт, его тепло. "Мужское тело так красиво" – думала она, вглядываясь в его глаза. Вдруг, Давид сказал:

– Тебе понравилось в баре?

– Да, очень даже, – ответила Дафна.

– Хорошо. Мне тоже, – продолжил Давид. – Я ещё никогда столько не выпивал.

Он действительно выпил много виски в этот вечер. Дафна почувствовала безликую, но слышимую грусть. О чем же Давид, собственно, говорит? О виски? А их любовь?

– Главное не налегай на виски слишком сильно, – со смехом сказала она.

Давид поцеловал Дафну и, укрывшись шелковистым одеялом, он быстро уснул. Дафна долго не могла сомкнуть глаз, продолжая ощущать блаженное тепло от вина, но чувствуя, что сердце её разрывается от нахлынувшего отчаяния.

Давида сбила машина, виниловая пластинка упала на пол. Дафна закрыла книгу, закрыв жизнь, она закрыла сон, закрыв счастье. Это был всего лишь сон. "У неё большие проблемы" – бормотала она. "У неё большие проблемы!". Серебряные обручи ударились о ребра Дафны и стали стягивать её, они стали уменьшаться в размерах и послышался треск.

Это лишь иллюзия свободного выбора.

ПРОКРАСТИНАЦИЯ

1. Но красоту в пороках не сберечь.

Ржавея, остроту теряет меч.

Когда мне становилось слишком плохо и на душе становилось черно, как в беспросветном углу мира, где нет ни света, ни бликов, ни чувств, я шел в ванную комнату и смотрел на свое отражение в зеркале, словно окунаясь в водную гладь. Я вглядывался в свои черты, разглядывал свое лицо: глаза, нос, губы… Всё казалось мне измотанным. Под глазами были синяки, зрачки блестели потому что подступали слезы, губы были потрескавшиеся от холода. Затем я переводил взгляд и смотрел на свои ладони. Они были, словно пустыня. Мои руки шелушились и издавали неприятное шуршание при прикосновении к вещам и друг к другу. Когда я ехал куда-то, то кожа с рук осыпалась на одежду и оставалась на ней, словно крошки снега, которые не таяли, как и мои проблемы. Я смахивал их и думал о том, к чему меня приведет моя жизнь и что со мной будет дальше. Когда я смотрел на себя в зеркале, мне хотелось плакать. Я видел, что былой энтузиазм и жажда жизни покинули меня.