Проксиома созвездия Лжи

Два года назад внезапно слегла мать Ольги. Уже практически на смертном одре она рассказала дочери, что на последнем свидании перед последовавшим самоубийством Матвей Рюхин намекнул жене, что, скорее всего, виновником его ареста стал… Дерябин. Ольга застыла, а мать поведала ошеломленной дочери следующее.

Евгений Дерябин мог бы стать известным художником-графиком. Еще в Суриковском его работы сравнивали с гравюрами Доре и прочили ему большое будущее. Но он был, что называется, «криминальный талант», и честные, даже весьма высокие, заработки не привлекали его. По распределению Евгений попал в Ставрополь и там познакомился с человеком, который позже, уже как фальшивомонетчик, прогремел на весь Союз — Виктором Барановым. Это в паре со своим учеником и компаньоном Евгением Дерябиным Баранов производил четвертные и сотенные такого качества, что спецы Гознака не могли распознать подделку.

Собственно, самую главную работу — гравирование матриц-клише, с которых потом изготавливались фальшивки, — сделал именно Дерябин. Баранов занимался производством бумаги, печатным процессом и отвечал за сбыт продукции. Они напечатали несколько пробных партий и, убедившись в высочайшем качестве, готовились к массовому производству. Причем осторожный Дерябин предлагал реализовывать подделки не напрямую, а «отмывать» их через систему потребкооперации с тем, чтобы через продажу грибов, мандаринов и пучков чилиги, в просторечии именуемых вениками, они возвращались не только настоящими, но и преумноженными.

Но Баранов над этими планами младшего компаньона смеялся, за что и поплатился. Его взяли совершенно случайно, при попытке сбыть одну-единственную сотенную купюру, которая по его же собственному недосмотру оказалась бракованной. Баранову дали двенадцать лет. Подельника он не выдал, но планы Евгения Дерябина уже тогда стать ни много ни мало самым богатым человеком в СССР были похоронены.

Впрочем, мириться с этим Дерябин был не намерен. Вернувшись в Москву, он решил развернуть уже собственное производство фальшивок, избежав при этом ошибок, допущенных Барановым. Начинать пришлось с полного нуля. Но самым печальным для его планов была даже не утрата матриц-клише, а то, что он не смыслил ровным счетом ничего ни в производстве бумаги, ни в процессе печати. И Евгений Дерябин… поступает одновременно на вечернее отделение «Керосинки» — Московского химико-технологического института и на заочное обучение — в полиграфический и лесотехнический техникумы. Через полтора года круглосуточного корпения над учебниками Дерябин знал об интересующем его предмете все, а еще через год его бумага превзошла по качеству барановскую. С полиграфией дело обстояло хуже, но в конце концов и в этом учитель был превзойден.

Нужно было печатать пробную партию денег, и Дерябин сел за изготовление клише, благо в этом ему просто не было равных. Но тут на своих собственных «Жигулях» он попал в совершенно глупую аварию и в ее результате лишился указательного пальца на правой руке. Оставшимися четырьмя держать штихель, конечно, было можно, но о филигранной точности движений и силы нажима можно было забыть. Но не таким был Дерябин, чтобы сдаться. Он придумал принцип действия прецизионного строгального станка, который бы сам по принципу пантографа переносил бы на металл движения гравера, который бы просто водил некоей иглой наподобие древнего стилуса по рисунку оригинала. Причем чем сильнее гравер надавливал на стилус, тем глубже рез делал бы станок. Но между принципиальной идеей и ее воплощением иногда лежит пропасть, на преодоление которой уходит жизнь. Дерябин не хотел тратить на это так много времени. Уже придумывая станок, который он заранее в честь великого Доре назвал «Гюставом», он знал, кто его может сделать.

Матвей Рюхин и Евгений Дерябин познакомились случайно. Дерябин жил недалеко от московского завода «Конвейер». Гараж, где стояла его машина, вместе с несколькими такими же приютился на пустыре у высокого заводского забора, опутанного колючей проволокой. В этих-то гаражах и подхалтуривал время от времени Матвей Рюхин, благо в «Жигуленках», «Волжанках» и «Москвичах» обитателей гаражей ломалось что-то часто, а запчасти были редки. Гениальному механику Рюхину все их самые серьезные поломки были «на полчаса делов», а при необходимости он даже любую деталь мог выточить на своем единственном на заводе японском станке с ЧПУ. Задумывая «Гюстава», Дерябин знал, что сделает его Матвей Рюхин.

Дерябин умел и быстро сходиться с людьми, и знал, чем завоевать их расположение. Матвея он очаровал быстро и скоро нашел «подходец» к нему, поняв, что ради здоровья дочери этот современный Левша пойдет на все. Тонкий психолог Дерябин не ошибся — в конце концов Рюхин согласился делать «Гюстава».