Проксиома созвездия Лжи

Где в квартире ванная, Федору показывать было не нужно. Он вымыл руки, нахмурился в зеркале на свою полуторадневную небритость и, волоча задники тапок — точно, тех самых, старых, которые и разношенные были ему на два размера малы, — пошлепал на кухню. Проходя мимо широкой арки, заменявшей в таких квартирках дверь из коридора, Федор не удержался и заглянул в комнату. Там тоже все было почти как прежде: ковер на полу, герань на подоконнике, трехрожковая люстра под потолком. Пожалуй, только отсутствие старой железной кровати с хромированными шарами на спинках, другие обойчики на стенах да компьютерный монитор на столике у окна отличали нынешний интерьер комнаты от того, много-многолетней давности. Федору ностальгически вздохну-лось, но донесшиеся до обоняния запахи чего-то очень вкусного уже влекли его дальше, на кухню.

От царивших там ароматов у почти сутки не евшего Федора забушевало в желудке. На столе аппетитно дымилась вареная картошка в глубоком блюде, на деревянной подставке стояла сковорода с мясом, солености горкой лежали в салатнице. По краям стола стояли два прибора, стаканы, водочные стопки-лафитники граммов чуть не на сто каждый, посередине — графин с ярко-желтым соком и запотевшая бутылка водки.

Катя на узеньком разделочном столике между плитой и мойкой торопливо дорезала батон. Федору стало страшно стыдно, что он не то что о своем харчевании не позаботился, приперевшись в гости на готовенькое, но даже цветов хозяйке не принес!

— Кать, я… это… у меня сейчас некоторые затруднения с финансами, — смущенно забуксовал он, глядя на изобилие на столе.

Катя обернулась через плечо на Федора, ответила с улыбкой:

— Ерунду говоришь, Федь! Как гостя не накормить, не напоить? Не стой в дверях, садись, наливай.

Она была почти прежней, такой же стройной и высокой, и все так же завивались в тугие спирали ее чудесные бронзовые волосы. Только в изумрудных глазах ее было не знакомое прежде Федору выражение — то ли подслеповатая близорукость, то ли безнадежная усталость, да между густых стрельчатых бровей появилась глубокая вертикальная складка.

— А ты совершенно не изменилась, — почти не соврал Федор, беря в руки покрытую инеем поллитровку.

— Ты хотел сказать, законсервировалась? — засмеялась Катя, ставя на стол хлебницу и садясь напротив Федора. — Мумифицировалась?

— Нет, что ты! — начал возражать Федор, борясь с пробкой, но Катя перебила его:

— Да ладно, брось, годы не красят. В упорной борьбе женщины с возрастом последний всегда выходит победителем. Наш удел после тридцати — увядание, а мне в этом году — тридцать пять. Это вы, мужики, не стареете, а матереете, как хороший коньяк в бочке, становитесь только импозантнее. Вот ты на самом деле прекрасно выглядишь. Я и сейчас, как тогда, не задумываясь, влюбилась бы в тебя. Господи, вот ведь, кулема такая, сижу лясы точу, а мужик-то не кормлен! Вот что значит — привычки нет.

И — подхватилась, принялась накладывать еду Федору в тарелку. Федор справился наконец с бутылочной пробкой и принялся наливать в высокие лафитники густую, тянущуюся водку — Кате полрюмки, себе — побольше. Он улыбался про себя, замечая в Кате новые, незнакомые ему раньше черты. Она была другая, взрослая, зрелая, даже немножко баба, но это не портило ее, а только добавляло всему удивительный привкус домашности. А ее мимолетная ремарка о непривычке «мужика кормить», безошибочно подтверждаемая отсутствием в прихожей тапок большого размера, была приятнее всего.

— Ну, за встречу! — подняла рюмку Катя. — Я почему-то всегда была уверена, что увижу тебя снова, но последние пару лет эта уверенность как-то пошатнулась. Рада, что хоть в этом интуиция меня не подвела!

Они чокнулись. Катя зажмурилась и по-мужски залпом опрокинула стопку, проглотила, пару секунд сидела так и только потом открыла глаза. Федор подумал, что впервые видит, как Катя пьет водку, усмехнулся и выцедил свою через зубы, ощущая, как духмяная влага потекла в тело. Подождал чуть, пока не пошла теплая волна от выпитого, и только тогда захрустел пряным соленым огурцом.

— Мне пока хватит, а ты давай, наливай себе еще да поешь как следует, — улыбнулась Катя. — А потом уже поговорим.

Федора не надо было упрашивать. Он выпил еще рюмку, закусил разваристой картошечкой, потом махнул еще под ломоть сочного мяса. Лицо загорелось, тонко зазвенело в ушах, по телу пошла легкость. Катя, подперев щеку рукой, смотрела, как он ест и пьет, и глаза у нее были счастливые-счастливые.

— Можно я закурю? — спросила она, когда Федор, насытившись, отодвинул от себя тарелку.

— Ты у себя дома! — воскликнул Федор. — Делай что хочешь! Но ты же прежде не курила?

— Да я и сейчас не курю, — ответила Катя, доставая из шкафчика сигареты, зажигалку и пепельницу, — так, балуюсь, когда выпью. А пью я редко, только когда совсем хреново. Или уж с радости, как сегодня.

Она вынула из пачки тонкую сигарету, Федор галантно поднес ей зажигалку. Катя выпустила тонкой струйкой дым к потолку, затянулась еще.