Прокурор республики

— Вам угодно продолжать спектакль? Ну что ж, я вам отвечу: для того, чтобы увлечь на опасный путь мятежей и бунтов незрелые души. — Он снова заглянул в листок. — На путь нелегальной борьбы с государственной властью. Вы сами, уважаемый, вступили на этот путь лет эдак семь назад. Как говорится, из молодых, да ранний…

— Вы, однако, имеете обширную информацию, — заметил Крыленко.

Инспектор не обиделся.

— Все части единого государственного механизма связаны между собой, господин Крыленко. Это естественно, так что ваша ирония бьет мимо цели. Когда между ними нет согласия, государство начинает хромать. А Российская империя, слава богу, прочно стоит на ногах.

«Куда уж прочнее…» — подумал Крыленко.

Ему вспомнились многолюдные митинги в университетских аудиториях, где две, а то и три тысячи студентов с восторгом слушали его зажигательные революционные речи. Вспомнились цехи петербургского Металлического завода на Выборгской стороне, куда рабочие проводили его, двадцатилетнего посланца большевиков, агитатора-пропагандиста, сначала тайнов чужой шапке, нахлобученной по самую переносицу, с чужим пропуском-жестянкой, которую надо было ловко положить на определенное место, — а потом, в октябре пятого года, уже и открыто. И там: на Металлическом, и Александровском вагонном, и на Невском судостроительном, и на Других заводах — всюду ждали его рабочие, которые не всегда знали толком, что и как надо делать, но зато опреде^ ленно знали, сколь ненавистен им этот прогнивший режим.

«Да, прочна империя, ничего не скажешь», — снова подумал Крыленко и, сам того не желая, улыбнулся.

— Позвольте полюбопытствовать, — сухо промолвил инспектор, — чем именно мне удалось рассмешить вас?

Велико было искушение сказать правду этому самодовольному жандарму, нацепившему на себя мундир просветителя. Но надо было сдержаться. Работа в школе была его важным партийным постом. Что верно, то верно: он старался прививать своим ученикам передовые идеи, он готовил их к предстоящим боям против душителей свободы. А в условиях жестокой реакции бывает ли что важнее для революционера, чем раскрывать людям глаза, пробуждать в них ненависть к рабству?

— Вам показалось, господин инспектор. Мне совсем не смешно.

— Вот и я тоже думаю, — согласился инспектор, — что смешного в вашем положении маловато. Если завтра ведомство народного просвещения укажет вам на дверь, какую работу вы найдете? С вашей-то биографией… — Листок из кожаной папки снова оказался в инспекторских руках. — Аресты, аресты, аресты…

Сколько раз, почтеннейший, вы уже побывали за решеткой?

Крыленко решительно отрезал:

— Не считал…

— Напрасно. По моим подсчетам пять или шесть.

Но, может быть, вы насчитаете больше… В батюшку пошли, Василия Абрамыча. Хотите, как и он, скитаться по ссылкам?

— Каждый выбирает свой путь, господин инспектор, — сказал Крыленко.

— Да, вы правы. — Инспектор встал. — Я доложу кому следует… О решении вы будете уведомлены.

ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ

Вечер выдался душным. Даже в июле здесь редко бывает такая жара. Закрыть окно невозможно: комната превратится в парилку. Открыть — на свет настольной лампы слетятся полчища комаров.

Лежа на диване и глядя в мерцающий крупными звездами оконный квадрат, он шепотом, словно боясь вспугнуть тишину, бормотал любимые стихи. Он знал их множество, они всегда были с ним, оттого никогда не страшило его одиночество и никогда не испытывал он тоски или скуки.

За окном послышался шорох. Хрустнула ветка. Потом еще одна.

Крыленко приподнялся на локте.

— Пан Микслай, вы здесь? — донесся прерывистый шепот.

Антек… Это был один из его верных друзей. Помощник!

— Пан Миколай…

— Да, да, я сейчас… — чуть слышно отозвался Крыленко. Мягко ступая по скрипучим половицам, он подошел к окну, спросил, перегнувшись через подоконник: — Что-нибудь случилось?

— Вас ждут…

Это стало привычным. Часто посреди ночи раздавался стук в его окно: граница была в дзух шагах, через нее в обе стороны шли люди.

Одни-«туда», на чужбину, где, недосягаемый для «родных» полицейских, работал большевистский штаб. Там ждали известий о положении дома, там встречали людей, которым з России грозила тюрьма.

Другие — «сюда», в Россию, для связи с подпольем, для того, чтобы передать инструкции, доставить литературу.

— Вас ждут, пан Миколай…

Крыленко перемахнул через подоконник.

— Ты проверил, хвоста кет?

— Проверил, будьте спокойны, — прошептал Антек.

Они прошли чужими дворами на соседнюю улицу.

Затем Антек направился прямо домой, а Крыленко еще немного покружил, до боли напрягая зрение и слух.

Издалека доносилась музыка: в парке военный оркестр наигрывал вальсы. На центральных улицах толчея, а здесь ни души: только черная стена могучих деревьев да немые, словно застывшие во мраке, дома.

Знакомая калитка на Окоповой улице предусмотрительно открыта. Дракон, добродушный пес неизвестной породы, подбежал, виляя хвостом, ткнулся мордой в колени, проводил до крыльца.

В крохотную прихожую выходили две двери. Крыленко потянул на себя ту, что правее, и сразу зажмурился от яркого света.