Прокурорские рассказы

Оба дядька косятся на  тело и кивают.

       Далее я извлекаю из папки протокол, криминалист расчехляет фотоаппарат и делает обзорную съемку,  после чего Дюсов, раздевшись до трусов, чертыхаясь, лезет  с буксиром  в речной ил к  объекту.

– Еще чуть-чуть, давай, – поощряет его начальник, держа в руке  разматывающуюся бухту.

       Добравшись до тела и погрузившись    по колено, оперативник  захлестывает  его ноги петлей и, отмахиваясь от комаров, возвращается назад. – Тяните.

       Начальник с криминалистом  тянут,  –  раздается громкое «чмок»,  утопленник   оказывается  на пляже. Он довольно свежий (бывало похуже) и почти не пахнет.

       Видимых повреждений на теле нет,  а от чего наступила смерть, установят судмедэксперты.

       Спустя еще час, завершив осмотр и отпустив дядьков, мы перекуриваем в стороне, ожидая машину для доставки. Кругом уже вечерние сумерки, на небе фиолет, от воды тянет прохладой.

       Наконец  где-то вверху слышен гул мотора, потом хлопают дверцы,  и на пляже появляется  Цуприк, со свертком брезента подмышкой, в сопровождении  небритого мужика, в шоферском комбинезоне.

– Отловил токо этого, на «захаре», – кивает участковый на него. – Увэчэри с грузовиками у нас в селе напряженка.

– Так он же бухой! –  подойдя к небритому  вплотную,  восклицает криминалист.

– Ни в коим рази, – отрицательно вертит  головой шофер,  а потом  валится на песок и засыпает.

– Ну, и что прикажешь теперь делать? –  обращается к Цуприку  начальник

– Покы будэмо грузить, проспиться, – уверенно заявляет Николай. – А назавтра я з ным розбэруся.

– Ну-ну, – говорит Пролыгин. – Разбирайся.

       Вслед за этим  рядом с телом расстилается брезент, на него помещается усопший, и  опергруппа, кряхтя,  тащит его по тропинке к «ЗИСу».

       Далее открывается задний борт, груз помещается в кузов,  и пока мы восстанавливаем дыхание, Цуприк отправляется за  шофером.

       Отсутствует минут десять, возвращается один и сообщает – убиг гад! (немая сцена).

– Да, давно со мной такого не было, –  первым нарушает ее  Пролыгин. – Кто умеет водить грузовик?   (обводит всех взглядом).

– Я могу, – отвечает Дюсов. – Рулил на таком в армии. Правда, давно было.

– Значит тебе и карты в руки, – заводи.

       После этого Леша  лезет в кабину грузовика, запускает двигатель, а потом высовывается и кричит,– у него света нету!

       Следует вторая немая сцена, – прерываемая   непечатными  выражениями.

       На дворе уже стоит ночь, в небе  мигают звезды, грунтовка впереди едва просматривается.

       Решаем ехать цугом. Впереди  и сзади  наши  «Уаз» с мотоциклом (для   подсветки),  грузовик посередине.

       На трассу выбираемся почти час, переваливаясь на рытвинах с колдобинами. Останавливаемся на взгорке.

       Вдалеке мерцает огоньками хат село,  за  Донцом  цокает соловей, звонко и дробно.

       Здесь Цуприк передает мне объяснительные гидрологов из планшетки, а затем предлагает  «повэчэрять».

– А у тебя есть? – недоверчиво косится на него Пролыгин.

– Эгэ ж, – отвечает Николай.–  Узяв  вдома, когда  отлавливал грузовик.

– Хоть что-то хорошее, – довольно изрекает  Дюсов.

       Далее мы все подходим к «Ирбиту», из люльки которого участковый попеременно вынимает пластиковую канистру с водой и плетенную из лозы корзину, обвязанную  чистой холстиной.

       Пока все моют руки,  он  накрывает  «поляну».

       На расстеленном у мотоцикла  полотне, в свете фар, возникают   изрядный шмат сала,  крупные огурцы с помидорами, десяток яиц и кирпич хлеба. Последней извлекается   солдатская, в чехле фляга, а к ней  два граненых стакана.

       Когда мы завершаем омовение, все готово.

       Усаживаемся вокруг, Толя берет в руку флягу, отвинчивает колпачок, нюхает.

– Хлебная?

– Ага, житня, –  кивает Цуприк. – Чиста як слеза. Рекомендую.

       Пролыгин  набулькивает себе и мне по четверти стакана, молча выпиваем. Когда круг завершается, и все  утоляют первый голод,–  повторяем.

– Ну, прям, как на пленэре, –  высосав очередное яйцо, довольно щурится криминалист.

– А шо цэ таке? –  вскидывает брови Цуприк.

– Ну, типа, отдых на природе, –  разъясняет Дюсов.

       Прикончив все, что было на «столе», закуриваем и слушаем соловья. Тот теперь разливает трели.

– Гарно   спивае мужик, – говорит Цуприк.

– А почему мужик? – не понимаю я.

– Соловьихи, Николаич, не спивають, – поднимает он вверх палец. – Точно знаю.

       Затем  мы прощаемся с Николаем, его мотоцикл  стрекочет к селу, а опергруппа грузится в машины.

       Впереди «Уаз», за ним грузовик, катят по пустынной трассе.

Лопухнулись

       Было это в то время, когда  страна   жила за «железным занавесом» и не знала  европейских ценностей.

       Бизнес тогда назывался спекуляцией и карался лишением свободы, а за самогоноварение можно было получить три года.

       Одним таким днем,  мы с начальником   милиции  города, где я в то время служил прокурором, получили нагоняй на заседании бюро горкома.

       Там, помимо прочего, рассматривался вопрос о борьбе с названными антисоциальными  явлениями, и   работа правоохранителей  в данном направлении была признана неудовлетворительной.

       Особо возмутило Первого секретаря  поступившая на его имя коллективная жалоба граждан  в отношении ярой самогонщицы и спекулянтки по фамилии Бадер.