Пролог (Окончание)

Боссы поселились в отелях по всему побережью — в Уэст-Палм-Бич, Голливуде, Майами, Майами-Бич, Форт-Лодердэйле. Каждый — в отдельном отеле.

Всё это удивительно напоминало прошедший конвент республиканской партии в Майами: там тоже каждый большой республиканский босс имел в своем распоряжении отдельный отель. И за хозяевами республиканской партии, как теперь за хозяевами «Коза Ностры», ездили полицейские машины, обеспечивая необходимый порядок и безопасность.

Как и тогда, курьеры сновали между отелями. Курьеры сновали между городами. Майамские торговцы выложили на прилавки самые дорогие вещи — приехали хорошие клиенты. В городе временно прекратились кражи. Ну кто, действительно, решится на мелкие хищения денег у населения в присутствии таких мастеров массового грабежа!

Одновременно с участниками конвента в Майами вылетел почти весь личный состав отдела борьбы с организованной преступностью при Федеральном бюро расследований, а также несчетное количество детективов.

Как проходил конвент гангстеров — мне неизвестно. Дошли лишь слухи, что в один из недавних вечеров боссы всех сильнейших «семейств» отправились в роскошный особняк известного гангстера, проживающего во Флориде, — Джерардо Катены. Сам Дон Джерардо (его уже зовут так) не выходил из своего особняка. Говорят, что он повредил ногу, играя совсем недавно в гольф в одном из самых фешенебельных клубов Майами. Но говорят и другое. Будто визит боссов на виллу Катены означает то же самое, что означал ужин в 1949 году в «Копакабанё»: Джерардо Катена стал Доном Джерардо Великим, Боссом всех боссов, Владыкой мафии, Хозяином синдиката преступлений, у которого так много покровителей в США.

Party

Машина сошла с асфальта, мягко присела и от белой каменной арки ворот покатилась по гравию, давя мелкие камешки, со звуком, с которым рота солдат щёлкает орешки.

— Держитесь факелов, — сказал Питер.

— Да, сэр, — отозвался шофёр в форменной фуражке.

На развилке двух аллей стоял чугунный столб, похожий на царский скипетр. Из чугунной его головы ползло вверх густое жирное пламя. На столбе висела фанерка с небрежной красной надписью от руки: «Party» — вечеринка. В нескольких метрах от первого скипетра был воткнут в землю второй, такой же, потом третий, четвёртый… Будто стояли тут вдоль аллеи недавно цари, да отлучились ненадолго по своим царским надобностям, а скипетры оставили.

Торжественное скипетро-факельное шествие продолжалось до самого дома. Перед домом бил фонтан. Вокруг стояли машины. Большие, черные, торжественные — американские. Маленькие, заносчивые — европейские. В американских — сидели шоферы в одинаковых фуражках. Один — в такой же фуражке — отдавал указания, куда становиться новым машинам. Он распоряжался с английским акцентом. Шофёр и швейцар с английским акцентом — это высокий стиль.

Впрочем, швейцара не было. Плащи и пальто принимали две негритянки в белых передничках. Им помогали хозяйка и хозяин. У неё волосы стянуты сзади ленточкой. Никаких украшений. И лицо ненакрашенное. Хозяин — в голубых брюках, зеленом пиджаке и желтой рубашке. Он молод и приветлив.

Несколько слов для приличия у входа:

— Милая, наконец-то! Как прекрасно, что вы пришли!

— Мы так благодарны, что вы нас пригласили.

Женщины прикладывались щекой к хозяйкиной щеке. И чмокались с хозяином. Мужчины били хозяина по плечу и чмокали хозяйку.

Затем гость делал странное движение головой и корпусом в сторону лестницы, которая вела из вестибюля на второй этаж, и только потом следовал в зал. На лестнице тихонько стоял сухонький старичок в потрепанном вязаном жилете, при белоснежном крахмальном воротничке и галстуке бабочкой. На жилете не хватало одной пуговицы, шматок же ниток, висевший на этом месте, служил старичку четками — он теребил его пальцами.

Старичок стоял на шестой или седьмой ступеньке, уперев впалый живот в перила, и с интересом смотрел на входящих.

Гости здоровались с ним снизу вверх. Не так чтобы уж очень почтительно. Но и не безразлично. Скорее — тщательно.

Для этого они наклоняли корпус вперед, а голову задирали вверх. Согласитесь, что поза несколько странная и довольно неудобная. У индийских йогов она называется «кобра».

Старик отвечал не всем. А когда отвечал коротким кивком, то этот кивок скорее означал не «здравствуйте», а некое утверждение посланного ему приветствия.

Я заметил старика, когда уже отошел от хозяев, и, стоя поодаль, увидел, как гости все по очереди делали «кобру».

Питер объяснил мне, что старичок этот — отец хозяина сегодняшней «party».

— Он, — Питер кивнул в сторону лестницы, — создатель всей их империи. Медь. Колоссальные деньги. Не Рокфеллер, правда, но около того. Железный старик. Ну а дети — благотворители. Сын его — руководитель фонда. Жертвуют.

— На что?

— На разное. Сын — интеллигентный и, я бы сказал, прогрессивный человек. Сейчас это модно.

— Что модно?

— Ну вот, дети миллионера — так сказать, жестокого человека, старой капиталистической формации — совсем другие люди. Думают о человечестве, хотят помогать. Поддерживают негров, например.

— Чем?