Прометей, или Жизнь Бальзака

В 1851 году художник Жан Жигу, уроженец Франш-Конте, сын кузнеца, выставлявший на всех выставках "огромные махины" - большие полотна исторического и мелодраматического содержания, живописец; которого газеты расхваливали за "мужественный характер его таланта", написал портрет графини Мнишек. Анна привела в мастерскую Жана Жигу свою мать, и та в свою очередь заказала ему пастель. Этот художник, который писал в манере резкой, мужественной и полной условностей, покорил ее. Вероятно, в 1852 году они вступили в связь, оказавшуюся почти супружеством, так как она продолжалась до самой смерти Эвелины, которая скончалась 10 апреля 1882 года. Жигу, "ветеран" с галльскими усами, "обремененный годами и славой", пережил ее на двенадцать лет. Приютом этой странной четы, связанной такими прочными узами, служил замок Борегар в Вильнев-Сен-Жорж, купленный госпожой де Бальзак после того, как она овдовела.

Последние годы Чужестранки были омрачены несчастьями, постигшими ее детей. Анна, у которой еще Бальзак подмечал непреодолимую страсть к дорогим нарядам, к великолепным драгоценностям, поддалась парижским соблазнам. Шали из кружев шантильи, наволочки на подушки, отделанные алансонскими кружевами, платья от Ворта, ширмы китайских лаков, тончайший китайский фарфор, бриллиантовые уборы разорили наследницу, владевшую Верховной. В 1875 году у Георга Мнишека, которого она обожала, восхищаясь его кротким, как у святого, лицом и ангельскими глазами, случилось первое кровоизлияние в мозг; он не оправился от удара и лишился разума. Милые его сердцу коллекции жесткокрылых были проданы; к тому времени брат Эвелины, граф Адам Ржевусский, уже давно купил Верховню.

После смерти сумасшедшего мужа (в 1881 году) и смерти матери (в 1882 году) Анна, совсем обеднев, продала замок Борегар и удалилась в монастырь женской общины Креста Господня, находившийся на улице Вожирар. "В дни бедствий она была такой же прелестной и доброй, как и в пору роскоши, такой же милой и ласковой, беспечной, как птичка, какою знал ее и любил Бальзак". В 1915 году Анна, умирая, оставила экономке, ухаживавшей за ней, малахитовую шкатулку с инкрустациями из слоновой кости, подбитую бледно-розовым бархатом, - ту самую шкатулку, в которой Бальзак некогда хранил письма Ганской и на которой он заказал выгравировать буквы Н.L. (Heva Liddida - Ева Возлюбленная по-древнееврейски). Экономка предложила шкатулку за высокую цену Марселю Бутерону, "папе бальзаковедов". Сумма, которую запросили за этот ларец, была совсем не по средствам Бутерону, но он подбежал к шкафу, где держал свои скромные сбережения, схватил, не считая, пачку банковских билетов, сунул их в руки экономке и оставил у себя священную реликвию.

Каролина Марбути, "поэзия путешествия", продолжала писать под псевдонимом Клэр Брюн автобиографические романы. В романе "Ложное положение" она повествовала о горьких разочарованиях, пережитых в Париже провинциалкой, выдающейся женщиной. Связь с маркизом де Пасторе (дворянином, преданным претенденту на французский престол Генриху V, который сделал его своим поверенным во Франции), внушила писательнице замысел другого произведения: "Маркиз де Пресье, или Три эпохи". Развязка этой авантюры была скандальной. Амедей де Пасторе доверил своей любовнице хранение ларца, в котором он держал под ключом компрометирующие его бумаги - неоспоримые доказательства его легитимистских происков. Не сделала ли Каролина в конце угасающей любви эти документы орудием своей мести? Многие тогдашние мемуаристы утверждают, что она продала ларец луи-филипповской полиции. В своем интимном дневнике, сумбурном и страстном, Клэр Брюн отвергает обвинение в шантаже. По ее словам, она хотела только взамен пылких писем любовника получить денежное возмещение за разрыв. Как бы то ни было, история с ларцом дискредитировала госпожу Марбути и обратила ее в авантюристку. Дидина в "Провинциальной музе" была куда благороднее.

Шестнадцатого февраля 1890 года Каролина Марбути (ей было тогда восемьдесят семь лет), переходя через Елисейские Поля, попала под колеса омнибуса. Ее отнесли в больницу Божона, помещавшуюся в те годы в доме N_208 по улице Фобур-Сент-Оноре, в двух шагах от того места, где умер Бальзак; в тот же день пострадавшая умерла, не приходя в сознание, и была опознана лишь позднее. Так как она приобрела для погребения своей дочери (умершей в двадцать три года) "в вечную собственность" участок земли на кладбище Пер-Лашез, то ее и похоронили там же, где погребли Бальзака и Чужестранку. Она покоится недалеко от них.