Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

Курчатов привлек и брата. Борис Васильевич, химик, работал в том же Физтехе, но в другой лаборатории. Курчатов, не считаясь с тем, что брат имел собственные задания, нагрузил его своими пробами. Брат быстро увлекся. «Боря, ты становишься превосходным радиохимиком!» — восхищался Курчатов, получая очередную сводку анализов.

Уже первые эксперименты показали, что преобразование ядер под действием нейтронов нередко сложней, чем описывали в Риме. Алюминий превращался не только в натрий, но и в магний. По двум реакциям распадался и фосфор. Ядерные реакции не шли однозначно, а разветвлялись. Это уже была самостоятельная находка — не открытие, нечто из разряда «уточнений», но все же свое.

«И ты разветвляешься, Игорь! — с улыбкой говорил Борис, когда брат приносил облученные мишени. — Кого еще привлек?»

Курчатов ухмылялся. Область была необозримая, это с каждым опытом становилось ясней. С двумя-тремя лаборантами большой серии опытов не провести, а нужны как раз большие серии. Приходилось поневоле «разветвляться»: неутомимо выискивать новых сотрудников, безжалостно нагружать их своими темами. Нет штатов на расширение собственной лаборатории, нет свободных физиков, жаждущих, чтобы их запрягли в чужую упряжку и лихо погнали? Не беда, можно обойтись и без штатов, а помощников найти не трудно: зайди к соседу, поймай за пуговицу хорошего человечка в коридоре, расскажи, чем занимаешься, — не может быть, чтобы не загорелся! И немыслимо, чтобы, загоревшись, не захотел участвовать в эксперименте. Занят собственной тематикой? Совмещай! Если Льву Мысовскому захотелось совместить космические лучи с бомбардировкой нейтронами фосфора и алюминия, если другого Льва, куда свирепей — Льва Арцимовича, — удалось отвлечь от его высоковольтных дел и приобщить к поглощению нейтронов в химических мишенях, если Буба Неменов, недавно еще шарахавшийся от радона, как черт от ладана, сам приносит радон-бериллиевые ампулки от отца и с умильной улыбкой поглядывает на ненавистное вчера ведро с нейтронным источником, почему же в таких условиях не «разветвляться»? Постановка эксперимента широким фронтом, никакое не разбрасывание!

— После работы! — убеждал Курчатов одного из привлекаемых: тот сокрушался, что в рабочее время не отвлечься на посторонние эксперименты. — Огромный же отрезок времени — «после работы». Вечер, ночь! Здоровому человеку сколько на сон? Шесть часов? И восемь на основную тему? Прелесть, какой резерв времени десять свободных часов!

Среди «завербованных» объявился и приехавший из Харькова Георгий Латышев. Низенький, округленный, не так бегающий, как катящийся, он отличался пробойностью двенадцатидюймового снаряда. Он не входил в комнату, не проскальзывал, не скромно возникал, а бурно вторгался. О нем говорили с усмешкой: «Если Латышев пришел к тебе во время срочной работы просить замазку, а замазки нет, брось все, беги искать и не возвращайся без замазки — так будет лучше». Курчатов загрузил и его. Латышев бодро «потянул тележку».

Льва Арцимовича Курчатов отвлек на «попутную» совместную работу, связанную с поглощением нейтронов в разных веществах. Они быстро обнаружили, что уже тоненькая пластинка кадмия сильно уменьшает интенсивность нейтронного потока, зато дальнейшее утолщение пластинки на поглощении почти не сказывается. Другие элементы показывали такую же зависимость: тонкие их слои вызывали резкое ослабление потока, дальнейшее уменьшение шло медленно.

Курчатов нашел объяснение: каждый элемент поглощает избирательно все нейтроны определенных, только для этого элемента характерных скоростей, а остальные захватываются значительно слабей. Арцимович любил начинать дискуссии со слова «нет». Он утверждал, что такого избирательного поглощения нейтронов — его можно было бы назвать резонансным — и в помине нет, все это ошибки опыта. В эксперименте и впрямь обнаруживались различные погрешности, Курчатов их устранял, явление воспроизводилось, но Арцимович и в новых опытах находил изъяны.

Алиханов слышал через тонкую перегородку их непрекращающиеся споры. Алиханов в это время закончил с Козодаевым работу, установившую, что в лаборатории образуются электронно-позитронные пары — две частицы, электрон и позитрон, рождаясь от энергии гамма-лучей, разлетаются в разные стороны: путь их полетов фиксировался прибором. Явление это было очень сложное. Алиханов с Козодаевым и новыми сотрудниками — братом Артемом Алиханьяном, Борисом Джелеповым и Петром Спиваком — продолжал изучать его закономерности. Споры за перегородкой мешали сосредоточиться. Алиханов пошел усмирять приятелей.

— Лева, ты прирожденный адвокат дьявола, — сказал он. — Ты артистически во всем находишь недостатки. Это хорошее свойство для исследователя, не спорю. Но Игорь в данном случае прав. Если явление постоянно воспроизводится, оно реально. О чем вам спорить?

Арцимович состроил насмешливую гримасу: