Промысловые были

Доехал до Большого Куналея. Дома рубленые, ладные, сами бревна крашеные – охрой ли, желтой ли краской, зеленой. Где в лапу рублено – зашитые тесом углы. Наличнички белые, синие, зеленые, коричневые – кружевные. Ворота тоже разрисованные. Но, главное, бревна: в густой краске они как не деревянные. И несусветно добротны, круглы, бокасты. Или наоборот: особенно деревянны – как городошные фигуры. Или огромные игрушки – детский город для богатырей. И опять будто не из дерева – из пластилина цветного, до того плотны и ярки́. Нигде такого не видел. Крашено стало, вроде как в двадцатом уже веке. «А пошто? Под краской не дышит же». – «А семейские сильно чистоплотные были – по краске мыть легче». Понятно, что бывалого человека на цветкость не взять, но глаз радовался.

В начале XVIII века основано село. На заметку: теперь Большому Куналею дадено звание самой красивой деревни России. Неподалеку село Бичура́ – там самая длинная деревенская улица в мире – двенадцать километров. В Бичурском районе как раз и Малый Куналей. Куналей, как ему объяснили, происходит от бурятского «складка», «сборка». Большой Куналей также знаменит семейским хором.

«Где здесь Рыжаковы?» – «А какие?» – «Ксения да Наталья» – «Да прямо, потом свороток, потом зеленые ворота́»…

Изба малиновая, звездообразные трещинки торцов тоже прокрашены – кажется, и нутро бревен сочно малиновое. Наличники, ставни зеленые с желтым. Карнизы с пропильными подзорами… Ворота зеленые с рисунками. Дверь мощная с кольцом крутящимся латунным. Для верности еще кольцом грохнул по латунной пластине, чтоб по двери отдалось. Во двор зашел. На крыльцо поднялся. Ну, с Богом…

Звонкий голос ответил: «Да!», и тут же смутилась, закраснелась. Убежала, потом вышла. Мать аж головой закачала: «Вишь, че… застеснялася… Такая вот и ессь».

Наталье тридцать девять лет было тогда. Лицо… Как сказать? На лице не иначе как покров, по которому мгновенно отличишь староверку от любой самой разрусской мирской женщины. Что-то такое глубокое… и светлое, и твердое, из которого ясно, почему не решится рука этот свой Богом выписанный лик подправить, подчернить или подрумянить. Какая-то первозданность, чистота, делающая даже и крепость нежнейшей. Глаза крупные, на выкате. Прозрачно-серые, родниковые. Губы чуть припухлые. Большой подбородок. Руки полные, сзади от локтей и выше в мурашечках. Ходит быстро, увесисто. Платок вокруг головы повязан, и узел сзади, немного сбоку. И стать-то вроде широкая, основательная, но такая нетронутость, как у снега некатанного. И то ли от волнения, то ли отчего – часто-часто смаргивает. По влаге глазной веки ходят мягко, податливо. Ресницы длинные, глаза большие, выдаются, и смаргивание крупное, крылатое. Но больше вниз смотрит.

Кожа от природы белая – есть такие староверки, загар не особо пристает, дает розовость. Быстро краснеет, трепетно. Одухотворенная красота, светящаяся, но не животной статью, а назначеньем, содержанием, несущая себя, как творение. После таких лиц дико смотреть на сально испомаженные оливковые лица светских фемин – не пойми кем глядятся.

Нутро дома чистейшее, беленое. Образа, кресты, складень на полке-божнице, тюлевая зановесочка-рамочка… Конечно, и за стол, и помолились… А разговор короткий, прямо при матери – мол, долго не буду рассусоливать, приехал твою дочь сватать! О себе, мол, расскажу теперь уже всем и подробно. Рассказал. Вот так вот, мои хорошие, а ты, Наталья, думай, как надумаешь – скажешь. «А я поеду скоро, а после охоты вернусь за тобой, коль надумаешь». Натальюшка покраснела. Мать Ксения: «Ну, думай, дочь, тебе решать. А мне дак такой зять и подошел бы! Согласишься, и бравенько будет». В Забайкалье это излюбленное «браво», «бравый» – не молодцеватость означает, а положительность – в разных оттенках.

Пойду с горюшка, а я разгуляюсь сяду на крутенькай                                                                                 тольке бережок,Ой да ли я посмотрю я вдоль по морю,Ой да ой, там ли корабличек-та ваплыветь

Пасмотрю-ка вдоли по морю тамы корабличек бравый плывет.

Угощали от души – дело было перед постом. Жирнющие щи, «жаренья» из баранины и «изюбряка», рыжики, засоленные с багульником, сгибни из масла и сахара – такие пироги гнутые, чай-сливан на молоке и с маслом. А вечером ходили на спевку-репетицию – Ксения пела в женском хоре.

Пели разное, веселое и грустное, даже, бывало, и расхожее, но на свой лад.

У меня коса больша,

Ленточка малинова,Меня тятенька посваталЗа Кузьму Налимова.

А потом зато пошло: «Выше ельничку, выше березничку», «Мойся, моя Марусенька», «Про разбойника Чуркина»…

Но особо запомнилась эта: