Пронзающие небо

— Нет — никогда!.. Я расту, слышишь ты?! Расту!.. И я встану вровень с теми воротами, и я распахну их! Я сильнее тебя! Слышишь — я безмерно сильнее тебя, жалкая ты колдунья! Мне известно чувство Любви! Я Человек!..

После этого, Алёша сделал ещё несколько сильнейших рывков вперёд — опять ударился головой, опять треск, звон. кровь заливающая лицо — всё это уже было не значимо; главное вперёд — расти, расти! И вот Алёша врезался в скелет — скелет оказался таким древним, таким хрупким, что сразу же обратился в прах — он уже совсем ничего не видел, перед глазами перемешивалась круговерть из обрывков мрака…

Неожиданно он почувствовал, что головой прорвался в какое-то обширное помещение. Только головой и прорвался — плечи же намертво застряли среди стенок. Где-то совсем близко запищали тоненькие-тоненькие, но всё равно заунывные голоса. Алёша, ещё ничего не видя, и кашляя от набившегося костного праха, смог пробормотать:

— Так и знал — карлики этот проход прорубили.

Тут на его щёку плеснулось что-то, и то зловоние к которому он было привык, усилилось настолько, что он стал изгибаться, но не смог проползти ни вперёд, ни назад — застрял намертво, и тяжесть ледяных каменных сводов тисками сдавливала плечи.

Тут на другую щёку ему плеснулось — и зловоние, но уже совершенно иное зловоние ударило Алёшу; ещё раз — теперь прямо в ноздри, Алёша стал отчаянно чихать, и на некоторое время потерял способность что-либо слышать — когда же приступ прошёл — вновь стали проступать тоненькие, унылые голоса, и по интонациям Алёша понял, что обращаются к нему:

— О славный, славный господин!.. Не угодно ли откушать…

И как только к Алёше вернулось зрение, он увидел перед собою блюдо, кое я не стану описывать, дабы не смущать отвратительностью его читателя — скажу только, что Алёшу чуть не вывернуло на изнанку. Шевелящееся это блюдо едва не касалось его лица, и он, стараясь как можно скорее закрывать рот, выкрикнул:

— Нет, нет — я совсем, совсем не голоден!..

Тогда блюдо отодвинулось в сторону, и перед ним предстали несколько человечков, каждый — не больше Алёшиного мизинца. Человечки были в каком-то рванье, личики у всех настолько однообразные — словно восковые слепки, они подобострастно кланялись, и вскрикивали:

— Чем мы удостоились такой чести?! Ведь уже шестьсот битв к нам не сходил такой Большой, как вы…

Алёша не знал, что ответить, а человечки продолжали суетится, вскрикивали:

— Очень жаль, что вы отказались от такого изысканного блюда — ведь на него ушло пять тысяч ничтожнейших!..

— Как же вы мне это блюдо приготовили? Ведь я же только появился? — на самом то деле это Алёшу совершенно не интересовало, и он спросил так — лишь бы только что-то спросить, лишь бы справиться со звоном в голове.

И тут же запищали, складываясь в один, тоненькие эти голосочки:

— Так ведь уже заранее всё предчувствовали… Да, да — заранее! Слышали ваши голоса величественные! Вы же многими голосами можете говорить…