Пронзающие небо

Что касается карликов второго уровня, то в этой исполинской галерее они были повсюду: те, кто были поблизости, сразу же окружили Алёшу, и, заискивающе в него вглядываясь, уже падали на колени, пищали мольбы, славословия, те же — весть о его прибытии стремительно разносилась, и уже спешили сюда карлики и из более отдалённых мест: все славили, все благословили. Алёшин взгляд метался по этим мириадам лиц, пытался вцепиться хоть в какое-нибудь из них — хоть чем-то отличное от иных, хоть с какими-то привычными человеческими свойствами — такое лицо, к которому можно было обраться с вопросом, но… были только оплывшие, восковые лики, были только тусклые, выпученные в непонятном им самим восторге глазищи. Он ожидал увидеть здесь сражение, но нет — никто друг с другом не сталкивался, но повсюду, где ещё не ведали о его прибытии — напряжённо что-то обсуждали; обсуждали по двое, по трое, обсуждали целыми галдящими десятками; некоторые, впрочем — пребывали и в одиночестве, и видно было, что они очень озабочены некой значительной думой, сжимали свои головы, даже и стенали от напряжения, часто-часто их белёсые губы начинали шевелиться, и тогда слышались обрывки каких-то слов…

Воздух стал невыносимо жарким, дышать было совершенно нечем, и Алёша от этого согнулся, смертно побледнел, и что было сил выкрикнул:

— Довольно!.. Замолчите!.. Замолчите!.. Разойдитесь от меня!..

Конечно, его желание было немедленно исполнено, и те несколько сотен, которые уже успели вокруг него сгрудиться, тут же повернулись, занялись привычные своими напряжёнными размышлениями. Рядом с Алешей остался только тот карлик, который вывел его из пещеры (впрочем — может быть, и какой-нибудь другой — ведь все они были так друг на друга похожи).

— Не угодно ли вам откушать? — осведомилось восковое лицо.

— Нет… — устало выдохнул Алёша.

— Тогда чего же?.. Всё-всё, что не пожелаете, для нас величайшая честь…

— Вырваться поскорее отсюда!

— О — вы хотите уже уйти?.. Как жаль, как жаль…

— Нет, нет! — вскрикнул, своих же слов испугавшись Алёша. — Вы и не вздумайте меня уводить, ведь Чунг… Ведь, понимаете ли — в той пещере из которой я вышел должен появиться ещё один человек… великан, то бишь…

— О, какое счастье! — от восторга у карлика закатились глаза. Он хотел разразиться торжественной тирадой, но Алёша прервал его:

— Как только он появиться, вы немедленно должны его привезти его ко мне.

Карлик во множестве почтительных слов изъявил согласие и пищал это так долго и так настойчиво, что Алёша в конце концов вынужден был зажать уши. Вот карлик принялся дёргать его за штанину, и когда Алёша всё-таки решился разжать уши, то услышал:

— Вот вам и наряд!..

Для Алёши ему поднесли самую причудливую, самую уродливую из когда-либо виденных им рубашек. У неё не было какого-то определённого цвета, не было рисунка, но было хаотическое нагромождение блеклоцветных вкраплений: какие-то полоски, зигзаги, изодранные круги; всё это топорщилось нитками, и в общем — было сущим хаосом. Всё же, продуваемый ветрами Алёша безоговорочно эту одежку нацепил, и она оказалась столь же неудобной сколь и уродливой; грубая ткань царапала кожу, да так сильно, что, казалось — ткачи позабыли в ней многочисленные свои иглы. Алёша скривился от этих уколов, а карлик, вполне серьёзно спрашивал:

— Не правда ли — прекрасная одежда?.. Это всё для вас, великий…

Вскоре впрочем Алёша совсем позабыл об этой неудобнейшей рубашке, так как тут пришли иные, полностью его захлестнувшие чувствия.

А потом вдруг многие и многие тысячи тоненьких голосов завизжали нескончаемое, ликующее "Ночь!" — от вопля этого Алёша зажал уши, однако же и так, с зажатыми ушами, вопль проникал в него, и голова нестерпимо звенело, и, казалось, в любое мгновенье готова была разорваться.

— Прекратите… Прекратите!.. П-Р-Е-К-Р-А-Т-И-Т-Е!!!..

Сначала Алёша подумал, что это в его глазах темнеет, но когда юноша увидел, что составляющие толпы вытягивают к этой чёрной дымке свои ручонки, и даже пытаются обнять и поцеловать её, то понял, что — это всё происходит на самом деле. По мере того, как дым приближался, он становился более прозрачным, и наконец, когда нахлынул — Алёша оказался в тёмно-жёлтой дымке, в которой можно было различать некоторые контуры на расстоянии в десять-пятнадцать шагов. Он сразу почувствовал давление этой дымки, почувствовал, что она впивается в поры кожи, жжётся — страстно не желал вдыхать её, однако, в, конце концов всё-таки вынужден был — и, как и ожидал — гадость эта обожгла лёгкие, грудь, да и по всему телу прошлась горячей, вязкой волною. В первое мгновенье и всё тело и особенно голова стали невыносимо тяжёлыми, и он сразу же повалился. Сразу же за тем тяжесть эта ушла и Алёша вскочил на ноги, уже совершенно своего тела не чувствуя; огляделся — на том незначительном пространстве, которое он мог видеть, все карлики так же вскакивали, и, толкаясь, неистово бранясь, в ужасающей давке бежали к стенам; наползая друг на друга, падая, вновь цепляясь за выступы и друг за друга, ползли вверх, к тем самым отверстиям из которых недавно валил дым.