Пронзительная жизнь

Ожидание. И хоть тихо не было – нельзя было находится в больнице, в одном помещении с мамочками, у которых болит душа и не услышать новые истории – но Саша будто улетела мыслями на другую планету и слышала лишь гул: ааа… уу…еее.. ааа. В 11 утра Сашу, которая уже не чувствовала боли, так долго у нее крутило живот – нервы ушли прямо туда – наконец, позвал врач-анестезиолог. Он провел в соседнюю комнатку, дал время прочитать документы, подписать, а сам пока раздел и осмотрел ____.

– Операция не сложная, не переживайте – сказал анестезиолог, стараясь поддержать молодую мамочку, то ли потому, что Саша слишком жалко выглядела, то ли потому, что у него была такая работа. – До вас утром двум шунты уже поставили, а после вас операция на 6 часов будет, так что задерживаться долго не будем. Идите в палату, медсестра вас позовет, когда Павел Олегович закончит.

Саша кивнула и, когда отходила от стола, несколько раз оглянулась. ___ плакал, надрывая горло.

– Так правильно, так надо, – шептала она, выходя в коридор. Сначала уходить не хотела вовсе, но сообразила, что медсестра не сможет ее найти. Как же хорошо, что она спала так мало, мозг приглушил эмоции и снизил степень осознанности. Теперь она может не думать о вопросе – “за кого я по-настоящему переживаю на этой операции? За лежащего под холодным ножом нейрохирурга ______ или за себя?” – а покорно посадить попу на скамейку и ждать.

Через час – а может полтора или два, Саша и не подумала посмотреть на часы – медсестра проводила ее к реанимации. Она предупредила, что сейчас ребенок немного побудет здесь и, как только врачи решат, что все в порядке, можно будет поднять его в палату.

Опять ждать!

И опять она была не одна. Напротив, сидели родители еще одного прооперированного ребенка – все еще испуганные, смятые, но довольные, что все прошло хорошо. Мужчина, лет тридцати пяти, с умным взглядом, подтянутый и миловидный, но чрезмерно заросший бородой, женщина лет тридцати двух, со следами реального возраста, намного более помятая и с большим жировым “кругом” на животе, с предельно отросшими корнями волос.

Саша уже и не помнила, кто начал разговор, и с чего. Возможно, у нее спросили: “вы тоже из отделения нейрохирургии” и, как обычно, пошло-поехало. Обсудили условия больницы, хирургов – здешних гениев и святил – а потом перешли к тому, как кто сюда попал.

– Мы совершенно не ожидали, – рассказывала женщина, – и когда случилась беда, сразу разузнали куда надо ехать, и кто из врачей поможет. Для нас это был шок, вы не представляете какой.

– А сейчас опухоль вырезали, взяли материал на биопсию, – продолжал мужчина с некоторым подобием улыбки, тяжелой, но искренней, в которой ярко искрит надежда, – но врачи говорят все в порядке, это просто обязательная часть. Сегодня поставили шунт, мелочь, по сравнению с той операцией.

– Так что скоро домой, – потянулась женщина и зевнула два раза подряд, от чего у Саши непроизвольно разжались челюсти. – О, Боже, как я соскучилась по своей кухне.

Но тут за Сашей пришел врач, и она вскочила как ужаленная. Позже, проходя мимо родителей девочки, Саша им ободряюще улыбнулась, шепнула “Удачи вам!” и увидела теплый взгляд в ответ. Они с медсестрой прогромыхали каталку с ____ несколько длинных проходов, поднялись на лифтах, вкатили в палату, перенесли ____ в кроватку.

– Ну, вот и хорошо, – ласково сказала медсестра, задерживаясь на секунду в дверях. – Каждый час меряйте температуру, раз в 2-3 часа давайте по ложечке воды. Чуть что, сразу зовите меня.

– Спасибо! – поблагодарила Саша. Она посмотрела какое-то время на мирного ____ под наркозом, на его эластичную повязку, потопталась около детской кроватки, не зная, чем еще себя занять, чем еще помочь, а потом села на краешек своей постели.

– Как прошло? – спросила соседка, входя с пакетом бутербродов из холодильника.

– Хорошо, – выдохнула Саша, повторяя недавние слова медсестры. Теперь оставалось только делать, что говорят… и ждать.

– На, – протянула ей бутерброд соседка, – и выпей сладкий чай. Совсем себя уморила сегодня.