Пропавшая экспедиция

Оркестр грянул туш, раздались бурные аплодисменты. На палубе показался Вывих, он был в темно-красном тибетском донгаке — жилете без рукавов, но с наплечниками, вышитыми по китайскому обычаю нарядной тесьмой. Окинув пронзительным взглядом пирс, где столпилась публика, Гуру вскинул руку в приветствии. Глаза учителя немножко слезились, похоже, он был тронут числом людей. Или во всем был виноват дождь, обрушившийся на Нью-Йорк тугими струями. Придерживая края бурой накидки зэн, обычной для тибетских лам, Вывих принялся осторожно спускаться по сходням. Уже почти преодолев трап, все же неловко наступил на одну из пол своего экзотического одеяния, потерял равновесие и полетел носом вперед. К счастью, мистер Торч, уже шагавший навстречу учителю, подхватил его и порывисто сжал в объятиях.

— Гуру! — воскликнул магнат тонким от волнения голосом.

— Майтреей клянусь, чуть не колдырнулся к еханной Кали, мать ее за ногу! — крякнул Вывих на ухо ученику, оглушив американца убийственным перегаром. Что и говорить, от него тхнуло, как из пивной бочки.

Отстранив миллионера, Вывих нашел глазами «бухгалтера», и его раскрасневшееся одутловатое лицо расплылось в широкой дружелюбной улыбке.

— Михась, мать твою раз так! Землячок! Иди-ка сюда, басурманская твоя харя!

«Бухгалтер», смутившись от такой фамильярности и, одновременно, польщенный, раскинул руки, и они с Гуру трижды расцеловали друг друга в щеки по старинному русскому обычаю. При этом Гуру в избытке чувств едва не смахнул свою шитую золотыми нитками брахманскую шапочку, но «бухгалтер» оказался на высоте, быстро водрузив ее обратно.

— Земелька! — бормотал Вывих, расчувствовавшись. — Эх, люблю тебя, коротыша, как самого Вишну!

— Товагищ Вывих, хотя бы до обеда воздегжались бы! — потянув ноздрями воздух, укоризненно шепнул «бухгалтер», с опаской покосившись на корреспондентов, подступавших все ближе со своими «лейками», как любовно звались у них фотокамеры немецкой компании Leica AG.

— Цыц! — прошипел Гуру, сразу же наливаясь пунцом. — У тебя, пигмея, забыл спросить, когда мне Дживанмукту тренировать, чтоб от негативной кармы освободиться, и на весь этот гавеный материальный мирок насрать с высокой пагоды!

— Так я… — начал бухгалтер извиняющимся тоном.

— Еще раз мне в атман харкнешь, все дживу из тебя выбью к херам, Рагараджа тебе под ребра! — предупредил Гуру. — Сморчок, мля…

Лицо «бухгалтера» вытянулось. Следовавший за Вывихом сэр Перси, слегка замешкался, наблюдая эту сцену с трапа. Затем быстро сбежал по ступеням и энергично пожал руки, сначала Торчу, а за ним и очкарику в пиджачной паре. Покосился на горилл с зонтами, но у тех были заняты руки. Расправил тронутые сединой, но по-прежнему рыжеватые усы.

Представители прессы, почувствовав, что настало самое время, насели на Гуру с расспросами.

— Мистер Вывих, вы нашли Шамбалу, как обещали?! Встретились ли вы с Далай-ламой в Лхасе, как было запланировано, и открыл ли вам Его Святейшество самые потаенные тайны бытия?! Видели ли вы «Око мира» или «Божественный глаз», посредством которого Великие учителя наблюдают за нами с вершин Гималаев из столетия в столетие?! Заглянули ли вы в него, мистер Вывих, и если да, то, какое божественное откровение в нем прочли?!

Сдвинув на лоб шапочку, Вывих провел ладонью по бороде. Приосанился, поднял руку, прекращая град сыпавшихся на него вопросов, оценивающе оглядел собравшихся из-под зонта, открытого над ним одним из телохранителей мистера Торча.

— К сожалению, Далай-лама не удосужился принять посольство Западных буддистов, — сообщил Гуру мрачно. — Досадно признавать, да ничего не попишешь, эпоха злой ведьмы Кали на исходе, близится Маха-юга, такой, чтоб вы поняли, гавеный период, когда самые, понимаешь, негативные свойства, проявляются до полной прозрачности, и все говно всплывает наверх. В точности, как предсказано в Пуранах, большом источнике мудрости, кстати…

— То есть, вам дали от ворот поворот, мистер Вывих?

— Делегацию не пустили в Лхасу, — нехотя признал Гуру и устремил взор поверх голов, на увенчанные шпилями коробки небоскребов. Они едва проступали через серую пелену непогоды и казались такими же безжизненными, как брошенные и людьми, и богами шумерские зиккураты.

— Его Святейшество не возжелал увидеться с вами?!

— Святейшество, — губы Гуру сложились в презрительную ухмылку. — Ладно, пускай будет святейшеством, как вам угодно. К вашему сведению, я отправил этому… — Вывих запнулся, — ламе, короче говоря, личное письмо, где расписал, специально, как для тупого, что, когда близится ночь Брахмы, Махапралая, а, если без понтов, то — полный писец всем и каждому, один буддист другому — поневоле брат. И западный, и восточный, и из Австралии с Антарктикой, какая нахрен разница! Объединяться надо, чтобы разом Майтреюшку искать! А этот… короче, пес, забил на меня! Ну и хер по нем, доложу я вам, нам ли быть в печали! Долой такого Далай-ламу, на кой хрен он вообще сдался, если прислушивается к голосу резидента английской разведки на Тибете, как будто с ним сам Шива говорит!