Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (без иллюстраций)

К ужасу моей матери, отснятый материал появился вскоре в документальном фильме NBC «Хрущёв в ссылке. Его мысли и откровения» (1967). В фильме не было ничего предосудительного, но поскольку запрета на контакты с иностранцами никто не отменял, уже сам заголовок и время выхода фильма стали достаточным основанием для беспокойства властей. Они немедленно сменили одного из охранников хрущёвской дачи на более сурового и бдительного. Мама тоже приняла меры: с тех пор всякий раз, когда дед приезжал навестить нас в Переделкино, она никогда не приглашала Луи, хоть он и жил по соседству.

Как бы то ни было, но в течение многих лет после выхода книги Виктор Луи и дядя Сергей не делали ничего, чтобы пресечь слухи вокруг моего отца. Только в 1990 году, когда публикация мемуаров на Западе уже рассматривалась не как акт предательства, а как некий героический поступок, дядя Сергей наконец признал, что Лев Петров не имел к этому отношения. В своей книге «Хрущёв о Хрущёве», опубликованной в Америке, он написал, что именно он передал мемуары «коллегам» (то есть, Луи).

Когда книга Сергея готовилась к печати, он как-то поздно вечером заехал к нам, забрал маму и отвез к себе домой, где прочел ей отрывки о передаче мемуаров, чтобы проверить её реакцию:

Издатель беспокоился, не подсовываем ли мы ему фальшивку... Мы не могли им написать сами, это было бы слишком опасно. Наши коллеги нашли решение в виде использования фотокамеры. Отец получил из Вены две широкополые шляпы, одну ярко-красную и одну черную. Чтобы убедиться, что они имеют дело с нами, а не с какими-то самозванцами, издатель попросил нас прислать фотографии отца в этих шляпах... [Отец] получил большое удовольствие от этой ситуации... он любил остроумных людей[123].

Мама была потрясена и подавлена.

― Ты же знаешь, что это неправда, - сказала она Сергею. - Отец бы никогда не одобрил передачи. А эта глупость со шляпами? Тоже мне умник нашёлся! Отец был известен своими шляпами, и все знали, что он любит получать их в подарок. Так что нетрудно было состряпать такую историю и приложить к ней фотокарточку.

― Лев был болен, - возразил Сергей. - Ты нечасто бывала в Петрово-Дальнем, так что не можешь знать. И потом, какая разница - Льва и отца давно нет.

Но моя мама знала, о чём говорит. Хрущёв хотел, чтобы его воспоминания прочитали в Советском Союзе, но он никогда бы не передал их добровольно за рубеж[124]. Он принимал непосредственное участие в несчастной судьбе Бориса Пастернака и его романа «Доктор Живаго» (1957). После того как роман был опубликован в Италии и запрещен в СССР, разразился скандал, и Пастернак был вынужден отказаться от Нобелевской премии 1958 года по литературе. Хрущёв, остававшийся коммунистом до последнего вздоха, ни за что не согласился бы добровольно опубликовать свои мемуары на Западе и повторить судьбу Пастернака. Это было бы сродни эмиграции, крайней степени измены родине - тому, что как раз сделал дядя Сергей, переехав в 1991 году на постоянное место жительства в США. Он сам признавал, что отец был бы в шоке, узнай он об этом[125].

«Долгие годы ты хотел, чтобы виноват был мой муж. Теперь ты хочешь, чтобы виноват был ещё и наш отец», - подумала тогда мама. Но, не в силах противостоять брату, как всегда, промолчала в надежде, что всё пройдет.

* * *

По мере того как порочащие Леонида публикации множились, моя мама - к моему удивлению и к её чести - всё больше утверждалась в решимости дать им отпор, даже несмотря на свою болезнь. Это было то самое зерно протеста, которое проявилось, когда она распространяла диссидентскую литературу в Москве в 1960-70-е годы. «Мы не можем это так оставить», - сказала она. Это была позиция дяди Сергея. Несмотря на былые разногласия, она всегда считалась с его мнением, а он с одобрением отнесся к её попытке пойти в суд.

Однако я понимала, что при всей своей решимости мама одна не справится. Я просто обязана была ей помочь. Я и так чувствовала себя виноватой за то, что оставила её и приезжала в Москву только раз в год. А тут речь шла о защите честного имени семьи. Поэтому осенью 2004 года, отложив почти дописанную книгу о связях между романами Набокова и российской политикой, я вплотную занялась перипетиями семейной истории и обвинений против Леонида. Начатое мною расследование легло в основу данной книги.