Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (с иллюстрациями)

Вечером, когда стемнело, они тронулись в обратный путь. Леонид, который в маленьком ведерке нес их скудный улов, сказал, что собирается раздать его друзьям. Юлия разозлилась: они проторчали на реке весь день, - но Леонид сказал, что «только рассветное в счёт», всё остальное не имеет значения. Сестра продолжала протестовать, и другие мальчишки стали дразнить её жадиной.

Юлия разозлилась ещё больше. Она почти не помнила их родную мать. Отец был вечно на работе, и в детстве ей пришлось выполнять взрослые обязанности, в том числе быть «матерью» для Леонида - наряду с бабушкой Ксенией. А тот, в свою очередь, возмущался, отказываясь признавать авторитет сестры, и когда в доме появилась Нина, он, шестилетний мальчик, уже твердо решил, что никогда не позволит ни одной женщине командовать собой.

Чтобы доказать свою независимость, Леонид настаивал на полной и безусловной свободе, и в этом был корень большинства его проблем с женщинами в доме. Они следили за ним, как орлицы: лез ли он в чужой сад воровать яблоки и арбузы, раздаривал во внезапном порыве всю свою одежду или прогуливал школу, чтобы поиграть с друзьями на улице, - одна из них непременно оказывалась рядом, готовая отчитать или наказать.

Никаких официальных свидетельств о его школьных годах не осталось, но все в семье говорят, что Лёня учился плохо - в отличие от сестры Юли, которая всегда была отличницей и образцовой, хотя и не очень активной, пионеркой. Сегодня его сочли бы классическим примером ребенка с чересчур активным и импульсивным поведением, на которое легко можно было бы махнуть рукой: мальчишки есть мальчишки. В восемь лет Лёня разбил окно, играя в футбол; в десять он скатился на велосипеде по школьной лестнице, разбив велик и повредив парадную дверь школы. У него в голове вечно зрели какие-то планы, грандиозные авантюры - лишь бы избежать скуки и монотонности существования в школе и дома.

Когда Лёне исполнилось двенадцать, он решил, что больше не хочет жить с мачехой. Стащив отцовское ружье, он надумал поехать в Африку на охоту - сафари, о котором он читал в школьных книжках. Он мечтал увидеть джунгли, поглядеть в прицел на львов, тигров и слонов. Но сестра Юля, всегда бывшая настороже замыслов брата, каким-то образом узнала о его планах и рассказала мачехе. Нина немедленно заперла Лёню в его комнате, предварительно отобрав у него брюки и ружье[31]. Но на него это особенно не подействовало, он даже упрекнул её: «Лучше б ты забрала штаны, когда мне нужно будет идти в школу».

Несмотря на частые конфликты с женской частью семьи, была одна женщина, с которой Леонид всегда ладил: его бабушка. В глазах Ксении Ивановны внук был маленьким принцем, не способным ни на что дурное. Она его так сильно любила, что за обедом, когда была курица - и это было предметом шуток в семье - обсасывала оставленные Лёней куриные кости (её крестьянская душа не терпела, когда выбрасывали недоеденное). Своим патриархальным умом она понимала, что её внучка Юля не пропадет, о ней Нина позаботится, а вот Лёня, которому не хватает мужской руки, будет страдать, и потому нуждается в большей опеке.

Действительно, Никиты в жизни Леонида по большей части не было, если не считать тех редких случаев, когда он рассказывал детям об идеальном советском человеке - «сверхчеловеке» Троцкого. Хрущёв бил белых и строил молодое большевистское государство. В 1925 году его избрали секретарём партийной организации одного из районов Юзовки, а чуть позже делегатом без права голоса на XIV съезд партии в Москве - огромная честь для провинциала. В течение следующих четырёх лет Хрущёв без устали трудился на ниве партийного строительства Украины в Юзовке, Харькове и Киеве, а в 1929 году был послан в Москву, в Промышленную академию, получать высшее образование в сфере металлургии. В 1932 году, однако, он был вынужден прервать учёбу, так как получил должность второго секретаря московского комитета партии. Высокий пост обеспечил Хрущёву квартиру в престижном Замоскворецком районе столицы с видом на красные кремлёвские звезды. В распоряжении семьи теперь были пять просторных комнат на пятом этаже «Дома на набережной» - пугающего вида серого одиннадцатиэтажного здания, где проживала советская политическая элита.

В Москве глава семьи был ещё больше занят государственными делами, так что на воспитание своевольного сына у него совсем не оставалось времени. Что касается дедушки, Сергея Никаноровича, то он был слишком болен - заработал туберкулез, работая в угольных шахтах - чтобы быть примером для детей. Тщедушный телом и кроткий нравом, он всегда был под пятой у жены. Ксения Ивановна называла его «мой дурак» и говорила при случае, что амбициозный Никита, возможно, не его сын[32].