Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (с иллюстрациями)

Была ли это хорошая работа для сына Хрущёва? В записках Гонтаря я нашла свидетельство о том, что Леонид считал себя московским денди и «космополитом», и это в ту пору, когда слово «космополитизм» было ругательством и даже преступлением, так как подразумевало отсутствие советского патриотизма. Конечно, ему не хотелось превратиться в какого-то провинциального бонвивана, дающего скучные уроки новичкам-энтузиастам лётного дела. Однажды я задала этот вопрос Микояну, а тот ответил, что для его друга должность, титул мало что значили. Он был лётчиком, и это главное; это была популярная профессия, и Леонид - высокий, обаятельный, уверенный в себе и неотразимый в своей лётной форме - был рад похвастать своими профессиональными навыками.

Не заставила себя долго ждать и новая любовь. Как-то в апреле 1938 года он приехал на аэродром и зашел к директору подписать бумаги о своей новой должности. Директор поднялся с места, чтобы поприветствовать нового пилота, но тут взгляд Леонида упал на ещё одного посетителя: красивую миниатюрную женщину с короткой стрижкой в кожаном пальто. Она всё время накручивала телефонный диск, безуспешно пытаясь вызвать машину, которая отвезла бы её в город. Леонид подписал бумаги и получил своё месячное расписание полётов. Он видел, что женщина расстроена, и предложил подвезти её на своём новеньком немецком мотоцикле. Как оказалось, они жили на одной улице - Левашовской (ныне Шелковичная). Она согласилась и представилась: Любовь Сизых. С того вечера Люба - тогда пилот-ученик - и Леонид уже не разлучались. И судьба моей семьи была решена.

* * *

Я вела с Любой беседы о её прошлом на протяжении десяти лет. Каждое лето я навещала её в её тесной однокомнатной квартирке в типовой многоэтажке на проспекте Победы в Киеве. Она переехала в неё в 1960-х годах, и обстановка была ещё старой советской: темный полированный буфет, письменный стол, диван- кровать, два простых кресла и несколько полок на одной из стен, оклеенных желтыми цветастыми обоями.

Мои визиты всегда проходили одинаково. Утреннее летнее солнце било в окно, но если опустить дешевые вьетнамские соломенные жалюзи, в комнате становилось темно и прохладно. Детали Любиных историй всё время менялись, но суть их оставалась неизменной: она была советская героиня, её все любили. Всё, конец истории.

Дочь русского и немки, Люба выросла в Киеве в религиозной семье. Её мать умерла очень рано, и отец, в поисках духовной опоры, обратился к Богу. Он часами простаивал в церкви и заставлял Любу, младшую из четырёх его детей, сопровождать его. Она говорит, что это были худшие моменты её жизни: мрачное пространство, бабушки в чёрных платках, кладущие поклоны, и отец на коленях, держит её за руку. Вдыхая тяжёлый запах ладана, она уносилась в мир фантазий, представляя себя бесстрашной сказочной принцессой.

Когда Люба стала достаточно взрослой, чтобы осознать большевистский лозунг «Религия есть опиум народа», её фантазии с принцесс переключились на пролетариат. Она представляла себе своё будущее очень отчетливо: она, с короткой стрижкой, с длинной сигаретой в руке и в красной косынке - не то что эти чёрные платки, которые носили бабушки в церкви. У неё будет длинное кожаное пальто, как у первого руководителя ВЧК Феликса Дзержинского. После окончания школы она получит смелую мужскую профессию и достигнет в ней совершенства. Она была уверена, что её ждёт судьба советского героя - как в гимне «Интернационал», который они с энтузиазмом распевали в школе: «Кто был ничем, тот станет всем».

После школы юная энтузиастка закончила годичные курсы при Киевском геологоразведочном техникуме и в 1931 году присоединилась к геологической партии, работавшей в окрестностях Киева. Выбрав такую неженскую профессию, в экспедиции она предсказуемо оказалась единственной девушкой и очень скоро вышла замуж за её начальника Ефима Белоненко. Брак, однако, продлился недолго, и вскоре двадцатиоднолетняя Люба вернулась в украинскую столицу с восьмимесячным сыном Толей на руках.

Энтузиазм в первые советские десятилетия бил через край, но даже на этом фоне Люба выделялась своей неуёмной энергией, что помогло ей получить престижную (но не очень высокую) должность в секретариате Совета народных комиссаров Украины. Её низкое происхождение: мать - посудомойка, отец - мелкий банковский служащий, - было положительным активом в пролетарском государстве, и она его использовала, чтобы подняться по коммунистической лестнице к успеху.