Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (с иллюстрациями)

Мой отец Лев Петров до моего рождения был журналистом- международником и работал в Вашингтоне и Нью-Йорке. Как многие советские люди, которым было позволено выезжать или работать за рубежом, он был также неофициальным шпионом и был обязан собирать информацию о том, что происходит внутри американского государства - главного противника СССР в холодной войне. Наряду с обычными статьями мой отец также регулярно направлял аналитические секретные доклады в соответствующий отдел своего новостного агентства, АПН. Отец умер, когда мне было всего семь лет, и это была огромная утрата. Но когда я думала о словах Молотова, о том, что это значит, я поняла, что хочу расстаться со своей девичьей фамилией. Памяти отца ничто не угрожало - в отличие от деда[2] [3]

.

Конечно, я всегда знала, что наследие Хрущёва неоднозначно, что это не просто история победы демократического добра над тоталитарным злом. Верный приспешник Сталина в течение двух десятков лет, он в глазах некоторых и сам был деспотом³. Но для многих других он был реформатором, заслужившим свою репутацию благодаря секретному докладу - четырехчасовому выступлению на XX съезде партии в 1956 году. Хрущёв представил свой доклад ночью перед ограниченной аудиторией в сотню человек, дабы помешать сторонникам жесткой линии в Кремле устроить просталинский переворот. Он стал первым лидером, публично выступившим против сталинского наследия - террора и тоталитаризма - убившего в процессе индустриализации, голода, войны, арестов и казней около 30 миллионов человек, а по некоторым оценкам - в два раз больше[4]

.

Эти разоблачения явились для многих в стране как гром среди ясного неба; одни плакали, другие теряли сознание. Кто-то - как Александр Фадеев, глава Союза писателей - не в силах вынести ужас потрясения, кончали с собой. В СССР Сталин был богом, «отцом народа», человеком, который для многих был ближе, чем члены семьи. Хрущёв не только показал советским людям, что их бог не существует - он разоблачил его дьявольскую сущность.

После речи Хрущёва миллионы сталинских жертв были отпущены на свободу или посмертно реабилитированы[5]

, но в то же время многие группы «врагов»: кулаки, Николай Бухарин, Лев Троцкий и их сторонники, - ещё несколько десятилетий оставались в политическом забвении. По приказу Хрущёва был закрыт ГУЛАГ - главное управление кремлёвской лагерной системы, хотя отдельные лагеря продолжали функционировать[6]. Реформы моего деда вызвали к жизни оттепель - период, когда правительство ослабило цензуру, предоставив советским людям большую политическую, личную и художественную свободу. К 1961 году этот процесс казался настолько бесповоротным, что через восемь лет после смерти Сталина, его тело было вынесено из Мавзолея Ленина на Красной площади и похоронено в нескольких метрах от него у Кремлёвской стены, где остается по сей день. О возможности реставрации сталинских порядков один советский писатель оттепельной поры выразился тогда так: «единственная пока против этого гарантия - сам Хрущёв»[7]

.

В Соединённых Штатах, однако, взгляд на моего деда был совсем другим. В 1960-е годы американские школьники ныряли под парты всякий раз, когда предполагалось, что грозный Хрущёв, или «ураган Никита», как его называли, производил запуск ядерной ракеты. Центральное место в американском публичном сознании занимали рассказы о том, как он стучал ботинком по трибуне в ООН в 1960 году или посылал ракеты на Кубу в 1962-м. Они же были источником вдохновения для деятелей Голливуда - Дона Сигела с его «Вторжением похитителей тел» (1956) и Стенли Кубрика с фильмом «Доктор Стрейнджлав» (1964), где Хрущёв был выведен в образе чудаковатого советского премьер- министра Дмитрия Кисова.

Впрочем, и в Советском Союзе Хрущёв вскоре начал представлять угрозу. Так же быстро, как мой дед развенчал Сталина, приспешники поверженного коммунистического бога, в свою очередь, развенчали его самого, отправив в отставку. 14 октября 1964 года во главе Советского Союза встал Леонид Брежнев. Как однажды заметил мой мимолетный детский знакомый Молотов, до последнего вздоха оставшийся твердолобым сталинистом, «[у] Сталина ... равнялись на крепкую руку. Как только ослабла рука, запели своим голосом». «Он [Никита] дал возможность вырваться наружу такому зверю, который сейчас... наносит большой вред обществу». Его «называют демократией... гуманизмом ... а на деле мещанство»[8]. Хрущёв - правы были либеральные интеллигенты - был «единственной гарантией» от реставрации сталинизма, а при Брежневе его имя было немедленно вымарано из учебников истории и из официальных документов.