Пропавший

В самом дальнем купе солдат в парадной форме, кавказец с синими щеками и юный очкарик ожесточенно резались в карты. Столик был уставлен вскрытыми консервами. «А пустые бутылки отдали проводнице», — позавидовал он хорошо сидящей троице.

Кипяток с утра выхлестали в основном пассажиры соседнего вагона, там поломался титан — так, по крайней мере, раздраженно объяснила высокая проводница. Жорик предложил растопить титан по новой. Все лучше, чем маяться возле старухи. Проводница подобрела и разрешила позже сварить бульон на плитке в служебке, дала соль. В туалете он наскоро сполоснул лицо, утеревшись подкладом пиджака.

— Погоди-ка, мужчинка, — задержала его проводница, — это не ты на голом матрасе спишь? Ты, ты! Еще ночью в проходе шарахался! Давай рупь и приходи за постелью. Да! Там еще бабушка с тобой… Значит, два. И без разговорчиков! — повысила она голос, надевая китель. — Еще штрафанут из-за тебя!

Жорик с обжигающей пальцы горячей кружкой бросился по проходу. «Туристка» заплетала седую косицу — встретила с улыбкой. Говорить о рублях при ехидной тетке Жорику не хотелось, и он отозвал старуху, бросившую взгляд на дымящуюся кружку.

В узком тамбуре возле туалета было накурено. «Два рубля! Два!» — кричал он ей в лицо и для убедительности показывал на пальцах.

Старуха, опоясавшись крест-накрест теплым платком, кривилась от дыма, не понимала. Иль не хотела понять. У ней есть мягкий матрас, подушка, одеяло. Еще одна постель ей не нужна. Жорик был поражен скупостью старухи. Он сказал, что главный поездной дарга высадит их в темном лесу. Старуха ответила, что она заплатила за билеты. И, лишь пригрозив сойти на ближайшей станции, Жорик злорадно отметил, что «туристка» испугалась, посерела личиком. Она попросила его отвернуться — покопавшись в одежде, оправила платок, вручила мятые рублевки.

Когда они вернулись в купе, бульон остыл.

«По сведениям Гидрометцентра СССР…»

Папиросным огоньком светится, помигивая, точка над шкалой, вкрадчивый голос диктора пробивается сквозь потрескивания в эфире. К обзору событий в мире он опоздал: закрутился, подавленный событиями личной жизни, обрушившимися на голову вроде антициклона. Обвязанный резинкой, раненый приемник тянет еле-еле, хрипит, иногда замолкает. Осторожно встряхнув корпус, Жорик уяснил, что погода там, впереди, начинает портиться. Антициклон, набравшись силенок у Полярного круга, у норвежских фьордов, пронесся над нейтральными финнами и вторгся в пределы Союза, столкнувшись близ государственной границы с обычным циклоном, и, обходя область высокого давления, спускается с северных широт… Синоптики обещали обильный снег и похолодание в ближайшую неделю.

Жорик наконец-то согрелся на свежей сыроватой простыне. Натянув на голову одеяло, свернувшись калачиком, он с закрытыми глазами слушал приемник, понемногу успокаиваясь — мохнатые лапки, царапавшие грудь, втянули коготки… Колеса пели колыбельную: «Вот так — вот так, вот так — вот так…» Кому-то там, далеко впереди по ходу поезда неуютно, не по себе, кто-то стынет на ветру, а он, Жаргал Нуров, лежит в теплой постели — за такую и рубля не жалко!

От избытка чувств Жорик вынырнул из-под одеяла. Желтоватые, едва приметные, скошенные ветром квадраты дрожат на сально поблескивающих рельсах, через равные такты перебиваясь узкими тенями. Далее — синяя, вязкая неизведанность. Лень шевелиться, тянуть шею и смотреть на небо: луна все равно запропастилась. Внизу, одинаково натянув одеяла, спят соседи по купе. Жорик не видит старухи, но уверен, что и она свернулась калачиком. Лишь во сне люди бывают по-настоящему добрыми, подумал он на пороге сна.

…«Давай деньги! Деньги давай!» — кричит он в лицо старухи. Он видит напуганное, похожее на желтый комок суглинка личико, безвольно раскрытый рот, капельку влаги на кончике языка; старуха что-то бормочет, тыча себя во впалую грудь. Он замечает, как усмехается бабка напротив, как поспешно уткнулся в газету мужчина в очках, слышит чьи-то голоса и вдруг его жестко, до хруста в плече разворачивает сильная рука, и обжигают синие, горящие бешенством зрачки…

Жорик раскрыл глаза и вспомнил.