Пропустите женщину с ребенком

— Ребята, — велел он, — нужно нести девочек на руках…

«Ты, психопат! Немедленно поставь меня на место! Я не выношу резкого постороннего вмешательства в мой организм!» — вспомнил Борька.

ОйСвета плелась где-то позади всех, совершенно выдохшаяся и обессиленная. Почему-то ей не помогала сейчас ни ее спортивная биография, ни королева спорта легкая атлетика.

— А как мы сумеем брести в этих сугробах да еще с девчонками на руках? — усомнился один из парней.

— Тогда они вообще вскоре не смогут идти! — резко возразил Леонид. — Посмотри на них!

Даже в этой снежной темноте девичьи разноцветные фигурки оказались чересчур выразительными, слишком понурыми и унылыми, чтобы кто-нибудь решился опровергнуть вывод Леонида.

ОйСвету нес он. Недоспасов спорить не стал, сейчас это глупо и вообще ни к чему. А она просто молчала. Компания пробиралась через снега, сражаясь с пургой и ветром еще какое-то время. Сколько — больше не знал никто.

Борис чувствовал, как мертвенно леденеют, наливаются холодом руки и ноги, как деревенеет спина, как жмется к нему в последнем желании выжить какая-то девочка… Он забыл ее имя. Он ничего не помнил и не понимал. И думал, что это все… Борис готовился через минуту-другую уронить в снег свою оцепеневшую ношу и упасть рядом с ней… Навсегда. Пусть… Горы не любят легкомысленных. Главное — ОйСвету несет Леонид. И он ни за что не выпустит ее из рук… Ленька донесет ее до лагеря. Обязательно.

Снизу вдруг отчаянно крикнули срывающимися голосами:

— Ребята, держитесь! Осталось еще чуть-чуть! Несколько метров!

По-прежнему хохотал ветер. Наверное, Борису померещилось… Но крики повторились, приближаясь.

Двоим парням, ушедшим вперед, все-таки посчастливилось выйти к лагерю, и они теперь спешили назад вместе с проводниками и добровольными спасателями.

В Москве Леониду отрезали отмороженные пальцы на руках и ногах.

Борис потерял левую ногу почти до колена.

ОйСвета умерла. Одна из всех…

Последние метры до лагеря Рубан нес ее мертвую, не подозревая об этом.

19

Виталий позвонил бывшему тестю и наставнику.

— Геннадий Петрович, как там Кристина? Я беспокоюсь…

— Беспокоиться нужно было намного раньше! И тебе, и мне! Я слышал от Маши, что ты пробуешь найти Алешу…

— Пробую. И даже, вполне вероятно, найду… Или уже нашел. Но об этом пока говорить рановато. Боюсь сглазить.

— С каких пор ты сделался таким боязливым? — усмехнулся академик. — Видно, возрастное… Так что ты хотел сказать? Думаю, позвонил не только справиться о здоровье и самочувствии Кристины. И даже вообще не поэтому.

— В принципе вы правы, — не стал вилять Виталий. Он считал, что ложь часто подводит куда больше правды, и быть честным чаще выгоднее, удобнее и бесхлопотнее, чем тонуть во вранье. — У меня к вам деловое предложение. Дельце вроде бы на первый взгляд небольшое, но заслуживает пристального внимания. Насколько я понимаю, доходы от Ильича нынче не такие обильные.

— Верно, — согласился бывший тесть и учитель. — Да он и так уже неслабо потрудился в нашу честь! Пора и отдохнуть старичку! Свою пенсию и заслуженный отдых от меня и моих коллег он себе давно заработал.

Виталий усмехнулся. В сущности, Кристина не ошибалась: ее отец и Ковригин во многом похожи, несмотря на разницу в возрасте, а потому всегда хорошо понимали друг друга, как понимает человек самого себя.

— Могу вас чуточку развлечь и развеселить. В одной конторе, где я бываю иногда по делам, сотрудник звонил по визитке человека, с которым требовалось связаться. И вот мы все слышим: «Будьте добры, Владимира Ильича! Его пока нет? А когда будет? Хорошо, спасибо, я перезвоню позже». Положив трубку, звонивший вдруг увидел уставившихся на него, странно молчащих людей. И кто-то спросил: «Простите, а вы куда звонили?»

Академик засмеялся.

— Тогда я подъеду, — предложил Виталий. — Разговор не телефонный. Обсудим мое дельце. Скоро буду.

Академик сам открыл ему дверь. Мария Михайловна встретила Ковригина, как всегда, радостно, словно и не было никакого развода, никаких разборок с Кристиной, а он — их любимый драгоценный зять — приехал в свой второй родной дом.

Из комнаты вышла Маша с плеером в ушах.

— Кого слушаем? — поинтересовался отец.

— Маршала, — объяснила Маша.

— Да ну? — ухмыльнулся Виталий. — А почему не генерала? Твоего драгоценного отчима, например?

— Ладно смеяться! — махнула рукой Маша. — Это вообще его псевдоним.

— Тогда понятно, — кивнул Ковригин. — Брал, что повыше чином. А генералиссимус слишком трудно и длинно звучит, с ходу не произнесешь. Да и президент обидеться может. Логично! А я на днях песенку слышал: «Мой генерал, ты прошагал тысячу верст…» Мать ее еще не поет?

— Это поет Марина Хлебникова, — мрачно сообщила дочь. — Обыкновенная песня… Даже не слишком попса.

Она не любила, когда отец язвил в адрес матери.