Пропустите женщину с ребенком

Лилия Ивановна быстро встала и выставила на стол из холодильника тарелки с колбасой, ветчиной и сыром. Борис вновь с удовольствием схватился за нож и вилку.

— Так вы мне не ответили, дорогая теща…

— Я думаю, — сухо отозвалась Лилия Ивановна, — мы с вами этот вопрос обсуждать не будем…

— Почему? — искренне удивился Недоспасов. — Разве я предложил что-то неприличное, нехорошее? Вы же мне не чужая женщина, какая-нибудь там девка с улицы, а родная, теща, мать моей любимой жены… Лилия Ивановна молча, холодно собирала со стола, ничего не отвечая. Борис разочарованно вздохнул. Он действительно не усматривал ничего предосудительного в своем предложении. Да и вообще объективность критериев и оценок давно казалась ему сомнительной. Как, например, оценить виновность каждого его клиента? Да никак! Основным и единственным мерилом здесь давно стали деньги. И чем их больше, тем весомее аргументы защиты. А что в этом особенного или странного? Ничего… Человек — всего-навсего условная единица, и его стоимость тоже теперь определяется все в тех же самых условных единицах.

Но после его предложения теще вопрос с покупкой квартиры молодым решился Лилией Ивановной почти мгновенно.

— Мама, ты же не хотела! — удивилась ни о чем не подозревающая Наташа. — Придется ездить! Зачем? Дети еще маленькие… Надо найти квартиру поближе. Ну к чему вдруг такая спешка?.. Я ничего не понимаю…

Лилия Ивановна скорбно поджимала губы. Борис ухмылялся. Ему было интересно, расскажет теща обо всем дочери или нет. И как Наталья воспримет эту новость. За свое будущее он больше не боялся. Великий адвокат Недоспасов мог не тревожиться за свое существование на земле.

Наташа о предложении, сделанном Борисом ее матери, конечно, узнала. Немного позже. Какая женщина не поделится такой сногсшибательной новостью и своим успехом, пусть даже с дочерью!..

Интонацией и словами Лилия Ивановна сурово осуждала зятя, клеймила его позором, гневалась… Огорчало одно: нельзя было отчаянно простонать: «Кого ты себе выбрала в мужья, доченька?!» Ведь выбрала мужа дочке она сама… Наташа, услышав такое, притихла и совершенно сникла. Она поплакала втихомолку от родителей, ни словом Бориса не упрекая, и вновь смиренно возвратилась к своим материнским обязанностям. Лишь они одни держали ее на плаву и не давали сломаться окончательно.

Миша рос хорошо, болел редко, а вот у Милочки нашли врожденную патологию пищевода, и Наташа терпеливо кормила дочку с ложки, понемногу приучая ее каждый раз съедать на кусочек больше, чем в предыдущий. Помогал тихий неслышный дедушка, отец Наташи.

— Я тебя предупреждал! — холодно встретил Борис диагноз врачей, обследовавших Милочку. — Но ты меня не послушала. Теперь расхлебывай сама, как знаешь и умеешь! Здесь не помогут даже большие деньги и хорошие врачи.

Борис детьми не интересовался и привычно блестяще выигрывал процесс за процессом. Чужие, думала Наташа.

И ловила себя на мысли, что Недоспасов точно так же не интересовался бы и своими.

30

Кавказец бесстрастно наблюдал за происходящим. Женщина в сером платке, зябко натягивая его на плечи, по-прежнему пугливо таращила большие глаза.

— Это моя мама! — радостно доложил ей Алеша. — Она жива! Видите? А папа говорил, что она умерла! Он ошибся! Или его обманули!

Виталий удивленно вскинул брови. Кавказец усмехнулся. Он и водитель явно знали куда больше всех остальных.

— Кто говорил?.. — не веря своим ушам, переспросила Кристина.

— Папа! — радостно выкрикнул Алешка. — Он скоро придет! Он здесь!

Егор?.. Кристина в замешательстве посмотрела на Виталия. Кавказец улыбался. Он знал все… Просто молчал до поры до времени. Зачем людям раньше положенного им жизнью срока узнавать не слишком радостные новости? Кавказец был мудр. И хорошо понимал, что торопиться должны лишь хорошие вести. Плохие могут подождать. С ними спешить незачем.

Виталий пожал плечами. Он тоже казался удивленным.

— А ты подозревала кого-то другого? — спросил он.

— Да, — коротко отозвалась Кристина. Совсем другого… Почему она решила, что это сделал Борис? О Егоре не думала. Он пропал из ее жизни так же внезапно и резко, как появился. Исчез, уехал, не писал и не звонил… Даже не спрашивал о сыне. Только присылал алименты. И Кристина давно осознала, что самое для нее болезненное — не равнодушие и безразличие к ней самой, а именно к Алешке, к одному Алешке… Холодность и хамство по отношению к сыну ранили и ударяли ее куда болезненнее, чем безучастность и грубость в ее адрес. И это нормально, объяснимо и естественно. Странно было бы наоборот.

— Мы заблуждаемся часто просто потому, что хотим заблуждаться, — хмыкнул Виталий. — Нам даже иногда нравится наша ошибка. Мы с ней сживаемся, начинаем ее любить и лелеять. — Он повернулся к женщине в платке, устало и безразлично уставившейся в одну точку. — Очевидно, это вы звонили Маше?

Она равнодушно кивнула, сникшая и сразу постаревшая. Особенно старил ее этот серый большой платок.

— Ездила в город… Тут недалеко на попутке. Просила телеграфистку ничего не говорить и наш город не называть. Она меня давно знает, согласилась…