Пророк

Солтер назвал инцидент «прискорбной случайностью» и отказался от дальнейших комментариев, отметив, что обвинения против Остина не имеют никакого отношения к делу об убийстве Бонд. Он также сказал, что не может сообщить, что именно заставило полицию получить ордер на обыск дома и офиса Остина, и не смог подтвердить, были ли в результате обыска конфискованы какие-либо улики.

«Расследование идет своим чередом, — сказал Солтер. — Это одно из многих действий, которые предпринимаются в рамках расследования. Мы предоставим больше информации, когда сочтем это возможным».

Остальная часть статьи включала краткую биографию Адама и, естественно, упоминание о Мэри. Никаких обвинений — журналист старался быть объективным, — но щели между тем, что подтвердила полиция, и тем, что не подтвердила, станут питательной средой для мрачных подозрений. Зачем понадобился ордер на обыск? Почему человек, которому нечего скрывать, оказал сопротивление? Ведь тот, у кого совесть чиста, будет только рад помочь? Эта фотография — Адам в наручниках, а рядом окровавленный полицейский — скажет людям больше, чем текст. По крайней мере, они так подумают.

«Рейчел Бонд тут ни при чем, — хотел сказать им всем Кент. — Вы должны понять, что дело в моей сестре, а когда речь идет о сестре, Адам не прав. Нельзя ожидать от него адекватной реакции, когда это касается сестры. Вы поняли бы чуть больше, если б осознали, что единственное, что он хотел, — чтобы они вышли из комнаты».

Пока дети ругались наверху — вероятно, Эндрю вошел в ванную, когда Лайза «занималась своими волосами!» — Бет проскользнула на кухню и направилась к кофеварке. Но остановилась, увидев его лицо.

— Что случилось?

Кент подвинул ей газету, и она поступила так же, как все остальные жители Чамберса: первым делом посмотрела на фотографию.

— Кент… у него действительно серьезные неприятности, да? Кажется, дело плохо.

— Да.

— Думаешь, он готов к этому? Он справится?

— Я не знаю, к чему готов Адам, — сказал Кент. — На самом деле не знаю.

* * *

Утром на кухонном столе всегда лежала газета. Челси всегда приносила ее перед тем, как кормить змей, — и всегда вставала раньше Адама. Обычно она была открыта на странице со сводкой полицейских новостей — их в первую очередь интересовали аресты. Сегодня газеты не было. Адам налил себе кофе и подошел к раковине, где Челси — на ней была его толстовка и просторные хлопковые штаны — мыла посуду. Из док-станции для «Айпода» лилась тихая музыка. Мрачный, медленный рок в исполнении Брайана Фэллона. Я прячу от тебя свои тайны. И при взрыве они обращаются в пыль…

Адам наклонился, поцеловал ее в шею и сказал:

— Можешь мне показать.

Она прополоскала стакан, вытерла, расправила плечи и вздохнула.

— Тебе не понравится.

— Можешь мне показать.

Челси пошла в гараж за газетой, которую уже сунула в мусорный бак, и он остался наедине с грустной песней. Ты сказала, что все твои возлюбленные лгали? Все мои возлюбленные тоже лгали.

Она принесла газету и молча положила ее на стол. Адам посмотрел на фотографию и по какой-то странной прихоти ума с оттенком удовлетворения подумал: «Я выгляжу внушительным и грозным». Должно быть, старая привычка. Воспоминания о тех днях, когда его фотография часто появлялась в газетах, и чем более внушительным и грозным он выглядел, тем было лучше. Тогда это было приемлемо, теперь — нет. Он отодвинул газету.

— Думала, ты захочешь прочесть, — сказала Челси.

— Я сказал, что хочу взглянуть. — Адам чувствовал себя ребенком. На самом деле он думал, что хочет прочесть статью. Но заголовка и фотографии было достаточно. Он испугался, но совсем по другой причине, чем могли ожидать люди. Это не общественное внимание или тюрьма. Он боялся, что об этом узнает Родни Бова, — и если тот поймет, то надежды Адама на успех развеются как дым.

— Я должен поговорить с матерью Рейчел. Нужно кое-что прояснить.

— Или оставить это. — Челси стояла в гостиной, спиной к нему, и когда он оглянулся, то увидел, что она вытащила одну змею из трубы. Питон обвил ее руку, а затем скользнул вверх по плечу, и его клиновидная голова раскачивалась возле серебряных колечек в ее правом ухе. Челси знала, что Адам ненавидит змей, не хочет к ним прикасаться, и он не мог отделаться от ощущения, что она специально взяла змею, чтобы держать его на расстоянии.

— Нет. Этого я не могу сделать.

Она не ответила. Змея, высунув язык, смотрела на него; толстое туловище скользило по шее, перемещаясь с одного плеча на другое. «Зачем ей возиться со змеями?» — удивился он, а затем посмотрел на свою фотографию и подумал, что она, наверное, задает себе похожий вопрос.

— Я не могу, Челси.

— Можешь, — возразила она. — Но не хочешь. — Вернула змею в пластиковую трубу, потом задвинула ее на полки. — Сегодня я поеду к Тревису.

— Почему?

— Он мой муж.

— Почему?

— Это новый вопрос или повторение первого?

— И то, и другое.

Челси, повернувшись к нему, стояла, скрестив руки под грудью.

— Теперь он знает, Адам. Мне нужно самой с этим разобраться.

Ему эта идея не нравилась, но что он мог сказать? Это же ее муж.

— Хочешь, чтобы я поехал с тобой?