Читаем Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России) полностью

Своего рода основа тютчевского сознания - о чем только что было сказано - способность при самой полной развитости глубоко личного духа ни в коей мере не впадать в индивидуализм, который (хотя это может показаться странным противоречием) резко обедняет и мельчит личность, ибо так или иначе отрывает ее от других людей, от того, что в старину звали "соборностью".

В поэзии Тютчева внятно, как бы даже осязаемо воплощена воля к соединению, слиянию с душами других людей - что в той или иной мере воспринимает, нередко вовсе не сознавая (что, впрочем, действует даже сильнее!), любой внимательный читатель его стихотворений. И свойство это присуще даже тем стихотворениям (прежде всего ранним), где запечатлена особенная высота духовного порыва, нередко определяемая как олимпийство Тютчева, который дерзал сказать про себя:

По высям творенья, как бог, я шагал...

Ведь в тютчевском творчестве в то же время отсутствует мотив "исключительности", "избранности" поэта (столь характерный для поэзии Запада). Некоторые из его стихотворений, в коих мы иногда склонны обнаружить этот мотив ("Не верь, не верь поэту, дева...", "Ты зрел его в кругу большого света...", "Живым сочувствием привета..."), на самом деле несут в себе прежде всего мотив "защиты" вольного, освобожденного от строго установленных рамок образа жизни и поведения поэта, а вовсе не утверждение некоего его "превосходства" над другими людьми. Более того, в этих стихах есть даже момент искренней "самокритики": Тютчев не "оправдывает" поэта, а лишь как бы предлагает "простить" ему своеобразие его пути...

Но наиболее важно другое. В своем поэтическом движении "по высям творенья" Тютчев никак не отделяет себя от других людей; напротив, он постоянно утверждает эту способность как всецело доступную - хотя бы потенциально, в возможности - любому, каждому человеку. И это предстает в его поэзии вовсе не как "специально", в конечном счете нарочито введенная в нее "идея", но как естественная и глубочайшая основа творческого сознания.

Внимательно вглядываясь в самую "внешнюю" форму стихотворной речи Тютчева, в ее грамматико-синтаксическое построение, можно увидеть, что в наиболее возвышенных, "олимпийских" произведениях поэт выступает словно не от единственного лица, не от "я"; для этих стихотворений, напротив, типична форма множественного числа- "мы" (может показаться, что количество следующих далее примеров чрезмерно, но необходимо показать: это не какие-либо отдельные, исключительные явления; кроме того, уместно в конце книги о поэте дать просиять этим фрагментам его шедевров*):

Кто без тоски внимал из нас,

Среди всемирного молчанья,

Глухие времени стенанья...

("Бессонница")

И мы плывем, пылающею бездной

Со всех сторон окружены.

("Как океан объемлет шар земной...")

Уж звезды светлые взошли

И тяготеющий над нами

Небесный свод приподняли..

("Летний вечер")

И бездна нам обнажена..

("День и ночь")

Но, ах, не нам его судили;

Мы в небе скоро устаем...

("Проблеск")

Та кроткая улыбка увяданья,

Что в существе разумном мы зовем

Божественной стыдливостью страданья.

("Осенний вечер")

Она с небес слетает к нам

Небесная к земным сынам..

("Поэзия")

Как увядающее мило!

Какая прелесть в нем для нас...

("Обвеян внешнею дремотой...")

Когда, что звали мы своим,

Навек от нас ушло...

("Когда, что звали мы своим...")

Но силу мы их чуем...

("В часы, когда бывает...")

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется...

("Нам не дано предугадать...")

Та непонятная для нас

Истома смертного страданья...

("Как ни тяжел последний час...")

Стоим мы слепо пред Судьбою.

Не нам сорвать с нее покров...

("1856")

Своей неразрешимой тайной

Обворожают нас они.

("Близнецы")

Созвучье полное в природе,

Лишь в нашей призрачной свободе

Разлад мы с нею сознаем.

("Певучесть есть в морских волнах...")

Когда дряхлеющие силы

Нам начинают изменять...

("Когда дряхлеющие силы...")

Как нас ни угнетай разлука,

Не покоряемся мы ей...

("Как нас ни угнетай разлука...")

Чему бы жизнь нас ни учила,

Но сердце верит в чудеса...

("А. В. Пл-вой")

Две силы есть - две роковые силы,

Всю жизнь свою у них мы под рукой...

("Две силы есть - две роковые силы...")

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы...

("От жизни той, что бушевала здесь...")

И т.п.

Другая, но, в сущности, однотипная с этой форма - обращение к "ты" (или "вы"), которое вместе с подразумеваемым либо даже прямо выступающим "я" образует то же самое "мы":

Ушло, как то уйдет всецело,

Чем ты и дышишь и живешь.

("Как неожиданно и ярко...")

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум...

("Silentium!")

Над вами светила молчат в вышине...

("Два голоса")

Каким бы строгим испытаньям

Вы ни были подчинены..

("Весна")

Смотри, как облаком живым...

("Фонтан")

Подчас "ты" даже открыто переходит в "мы" - скажем, в стихотворении "Из края в край, из града в град...":

И рад ли ты или не рад,

Что нужды ей? Вперед, вперед!

Знакомый звук нам ветр принес:

Любви последнее прости...

Или:

И ты ушел, куда мы все идем.

("Брат, столько лет сопутствовавший мне...")

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука