Пророки богов или Импотенты

Сейчас у Жорки, голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелиться на заплёванном ковре. Вечер весёлых вопросов и находчивых ответов закончился, подошло время быть убитыми, готовыми на все наркошами, после чего, неаккуратно и без отпевания уложенными в вечную мерзлоту.

Реакция Жоржера оказалось гораздо круче и быстрее моей. Своим вечно простуженным сладеньким тенорком, он затянул длинную песню казахского акына (это о том, что вижу — о том и пою) про то, как ему молодому, богатому и успешному захотелось «под бубенцы и разбойничий посвист лихого кучера» побывать на месте боевой юности. Пощекотать нервы жуткими воспоминаньями. Главное, показать своим друзьям, — здесь у него получился широкий жест в нашу, т. е. меня и кучера, напуганную и неопохмелившуюся сторону, — всё то суровое великолепие северного сияния, где ему пришлось преодолевать тяготы воинской службы.

Мне было просто хреново от выпитого вчера, кучер Федя, тот просто стоял покачиваясь и сглатывая слюну — верный признак рвоты. Драться сил не было. Но хуже всего было Жорке. От его ораторского мастерства зависели жизни безмятежных христианских душ. Жорка был еще больше неопохмеленный, так как после нашего ухода в нирвану, он пришедший в себя после табуретной анестизии, продолжал под ванильные сушки и спирт трындеть с Егором.

— А вот после северов, мы с друзьями метнёмся в город Мары, бывший полюс жары в Туркмении… — У него открылось третье ораторское дыханье, и отливать пули получалось очень качественно, хотя время от времени и покачивало, но как настоящий художник абстракционист в состоянии похмелья, он держался твердо. — Деньги для такой поездки у нас, того… этого… имеются…

Вид, хлопающего себя по карманом бывшего сослуживца, успокоил Кронштейна и он дал отмашку своим головорезам, к отбою воздушной тревоги. Расслабились и мы с Федей.

Ребята, честное слово, я видел, что дальше он хотел сказать Егору, что-нибудь ласковое и фамильярдное, типа: «Гандон ты штопано-скрюченный! За что, сука, огрел меня тамбуром по макушке? Мало я тебя драл по службе и без неё?» Но я ошибся. Муранов оказался мудрее и умнее.

— Моё любопытство и интерес моих друзей удовлетворено. — Он опять сделал широкий взмах, в нашу сторону. — Первым же бортом улетаем отсюда на материк… Прошу, радируй нашу готовность к отлёту.

После этих простых, берущих за душу слов, мы попытались гон элементарного похмелья превратить в безобразный запой. Погода была нелетная, от того с поставленной задачей коллектив единомышленников справился с честью.

* * *

Но пьёшь, не пьёшь, а до ветру лебединым шагом сходить надо. Хотя, оно конечно можно дуть и не вставая, но чувство дискомфорта от запаха мочевины раздражают не только ленивого, но и собутыльников, которые могут тельце выкатить в предбанник, а это отмороженные яйца и полный пиелонефрит с осложнениями.

При выходе удивляешься всюду натянутым веревкам, это чтобы не выйти на полдник к белым ведмедям.

Пока ходили, обозревать дырку в нужнике, заодно и срисовали окружающую действительность. В абрис попали цубики и медсанчасть, где по образному выражению в говно пьяного Егорки, «чехами» и братвой в белых халатах, творились безобразия и черти с чем распутства.

Делать нечего, пришлось доставать белый порошок, припрятанный в мешке у запасливого Феди.

Егор сбрыкнулся с копыт, контроль ослаб, позвали главного медбратэлу с кровавыми руками и гугнивого, но гордого горца Хасана Шакировича Гараева.

Хасан спирта не пил, религия не позволяет, выпил в достатке чаю. После специальной, только для него приготовленной хлебосольной заварки он шибко загорюнился, взгляд затуманился и пропал. Чтобы привести человека в чувство, отнесли его в другую светёлку и сделали внутривенную примочку с героином, пришлось колоть под язык, так как других нормальных вен у непьющего не было. Потом туда же кольнули психотропа, называемого «сывороткой правды» мог сын гор загнуться, да и хрен с ним. Париж стоил мессы.

После всех этих манипуляций узнали много интересного по поводу нахождения солнцелюбивых граждан, женщин и хирургов в этих местах.

Доктор, хлебнув неразведённой гидрашки, также рассказал много интересного по поводу хирургического вмешательства в человеческое тело…

— Современные импланты груди, — говорит, враз заплетающимся языком доктор Жибуль, — имеют оболочку из силиконового эластомера — самого инертного по отношению к организму материала.

И обращаясь к Феде, вымазывающему пальцем содержимое консервной банке, сказал:

— Сыми, сынок, майку, покажу, как и где надрез делать, что доставать, как увеличивать полезное пространство для имплантат увеличивающих грудь.

Федя погрозил ему пальцем, и сильнее сжав финку, открыл еще одну банку.

Доктор по-прежнему проявлял личную нескромность и выпячивал образованность. Он даже показал всем присутствующим один такой имплант в виде ампулы с прозрачной маслянистой жидкостью внутри.

— А, и что там, — Разглядывая на просвет содержимое, равнодушно поинтересовался я. — Может это давно разыскиваемая моча Тамерлана или гнойные выделения Сталина?