Пророки Возрождения

Ночь, что так сладко пред тобою спит,

То – ангелом одушевленный камень:

Он недвижим, но в нем есть жизни пламень,

Лишь разбуди – и он заговорит.

Но сам скульптор решил заставить заговорить свою каменную дочь. Он ответил на мадригал неблагоразумного влюбленного:

Мне любо спать, а пуще – быть скалой,

Когда царят позор и преступленье,

Не чувствовать, не видеть – облегченье, —

Умолкни ж, друг, не трогай мой покой.

В этом катрене рыдает и гремит раненая душа гражданина, который испил до дна унижения и несчастья своей родины. Изобразив в мраморе потерянную свободу Флоренции, он оплакивает ее на языке Данте. Но это не все, эти стихи доказывают еще, что в этой титаниде, которую он высек своими горячими руками и которая заключает столько тайн, он запечатлел, помимо прочего, всю душу Италии.

IV. Пессимизм Микеланджело. «Страшный суд»

Создав потолок Сикстинской капеллы и капеллу Медичи, Микеланджело достиг гигантским усилием двух вершин, откуда затем мог только спускаться. Спуск был долог, но продолжался до его глубокой старости. Пессимизм, окрашивающий его в мрачные тона, объясняется частично политическими событиями и упадком нравов, которые омрачили существование этого великого человека, столь преданного своей родине. Подумаем об общих несчастьях, о сокрушающих зрелищах, которым он был современником, а часто и наблюдал своими глазами. Прежде всего, вторжение в Италию Карла VIII, последовавшее за сожжением Савонаролы; затем натиск испанцев, германских императоров; резня в Милане, Брешье и Равенне; садистские дебоши, которые осквернили папский престол при Александре VI, неистовые сатурналии в Ватикане, отравленные кардиналы, получившие от папы яд в гостии; высшая ирония и инфернальная бравада – сын этого папы, Чезаре Борджиа, истинное чудовище в человеческом образе, перл элегантности, под панцирем красоты радостный и торжествующий Сатана, улыбающийся при совершении кровосмешения и братоубийства, покоряющий женщин глазами убийцы и адом в сердце, победитель без страха и угрызений совести, отдавший Романью и Тоскану на поток и разграбление; сама Италия, лишающаяся всех своих членов; наконец, в завершение всего – страшное разграбление Рима ландскнехтами Карла V. С этого времени иго рабства обрушилось, словно некий катафалк, на цветущие города полуострова, подавляя храбрость, уничтожая веру. Искусство эпигонов стало изнеженным в безвкусной имитации мэтров и в фривольных церемониях декаданса. Понятно, что перед этим падением в пропасть стыда и раболепия, перед этим скоплением несчастий и жестокостей, трусости и пороков героическая и строгая душа Микеланджело была охвачена горечью. Когда папа Павел III приказал ему написать «Страшный суд» на одной из стен Сикстинской капеллы, потолок которой он уже расписал, художник увидел в этом случай излить свой скопившийся гнев и представить для будущих поколений в христианском святилище суровый суд над преступлениями своего времени.

Микеланджело Буонарроти. Страшный суд. Фреска в Сикстинской капелле. 1535–1541　гг. Рим, Ватикан