Прорвать блокаду! Адские высоты

— Товарищ генерал-лейтенант! Там это…

Мерецков грузно повернулся на голос. На посиневшем, с красными пятнышками, носу адъютанта висела мутноватая сопливая капля.

— Что это, полковник?

— Там это!

— Да что именно? — повысил голос комфронта.

Полковник шмыгнул носом ровно мальчишка:

— Это… Того…

Мерецков потерял терпение и вышел из блиндажа.

***

Поле перешли без особых приключений. Какие там могут быть приключения, когда ползешь по сантиметру мордой в грязь, замирая при любом близком разрыве или пулеметной очереди.

Москвичев никогда не думал, что в мокром тумане так красивы пулеметные очереди, огненными строчками прошивающие воздух.

Вот ты лежишь, утопая в грязи, и шмыгаешь носом, чтобы эта самая грязь в нос не попала. Иначе — захлебнешься. И смотришь перед собой, стараясь не поднимать голову. Впереди — серая промозглая хмарь, через которую несутся навстречу друг другу длинными тире разноцветные смертельные черточки.

И вот стоит тебе приподнять голову — все. Конец всему. Иногда даже хочется встать и пусть все закончится. Пусть они порвут тебя, но лишь бы скорее все закончилось.

И сам себе — Лежать, сука! Ползи, скотина! Работай давай, работай!

Особенно страшен звук…

Нет, не звук.

Щемящее шипение горячей пули, упавшей рядом с тобой.

Она могла остыть в твоей крови, но так получилось — кто уж там распорядился? Ангелы-хранители или его величество математическая вероятность? — она зашипела, поднимая струйку пара из лужицы, скопившейся в маленьком следу чьего-то ботинка.

Наконец, из тумана показался лесок.

Что там встретит лейтенанта Москвичева и его взвод? А никто ответить не может. Надо просто ползти.

До леска оставалось уже буквально пара десятков метров, когда фрицы, зачем-то, решили обстрелять минами видимое и невидимое ими пространство. Одна за другой железные хреновины то взрывались, поднимая фонтаны жидкой земли, то просто тонули в ней.

Москвичев не выдержал в какой-то момент, чуть приподнялся, оглянувшись — как там бойцы и генерал? — и крикнул:

— За мной!

Одним рывком, чего бы и нет? Осталось-то — рукой подать! И бойцы, а вместе с ними и Гаген, послушно дернулись за командиром. Буквально пару шагов до спасительного леска оставалось, когда вдруг что-то лопнуло на бедре у лейтенанта и нога перестала слушаться, он было упал. Потом чуть приподнялся, сделал еще шаг и снова упал. Больно не было. Просто нога одервенела.

Его подхватили под руки бойцы и затащили в лес. А потом стащили с лейтенанта штаны, осматривая окровавленное бедро.

Оно было исполосовано стеклянными осколками поясной фляжки. Некоторые так и торчали из ноги.

Москвичев очень долго ругался плохими словами, когда Гаген своими ручищами вытаскивал эти осколки, а потом бинтовал их, разорвав индпакет. Ругался лейтенант не на генерал-майора, а вообще. Так часто мужчины ругаются. Ни на кого-то конкретно, а вообще. На жизнь, что ли?

Потом Гаген снял с себя многострадальный свой плащ, бойцы уложили на него раненого своего лейтенанта Москвичева и вчетвером потащили его дальше. Куда-то на восток.

***

— Генерал-майор Гаген из окружения вышел. Управление корпусом потерял. Поставленные задачи не выполнил. Цели не добился.

Упрямый, набычившийся Гаген стоял, смотря исподлобья на Мерецкова. С плаща его стекала под струями дождя кровь потерявшего сознание того лейтенантика, которого утащили в санбат, как только взвод генерала добрался до линии фронта.

Комкор Гаген ждал чего угодно. Трибунала. Пули в лоб. Чего угодно. Но только не внезапного порыва командующего фронтом, обнявшего Гагена при всех.

Генерал-майор снял вещмещок и протянул его генерал-лейтенанту. Тот было протянул руку, но, в этот момент, подошел полковник и громко, так что Гаген услышал, шепнул:

— Кирилл Афанасьевич, там опять Ставка!

Мерецков помрачнел, но кивнул:

— Передайте, что я сейчас подойду.

'Да, подойти надо. Рано или поздно — надо. И пусть, что хотят, то и делают. Не справился. Виноват. Готов понести ответственность'

— Что у вас, генерал-майор?

Гаген, держа в руках вещмешок Москвичева, ответил просто:

— Посмотрите сами…

Через несколько часов последние резервы Волховского фронта пробили коридор к окруженным частям ударной группировки. Коридор узкий, простреливаемый насквозь. Но через этот коридор артиллерийские тягачи умудрились вытащить из трясины болот новейший тяжелый немецкий танк 'Тигр'. Тяжелый… Тяжеленный! И почти неповрежденный.

Как они это сделали?

Не важно, главное, что сделали.

А через полгода эти же бойцы все-таки прорвут блокаду. А еще через полтора — окончательно снимут ее.

И останется от немцев лишь огромное кладбище во Мге, да следы от осколков на телах бойцов и постаментах под конями Клодта.

И еще изувеченная земля под Синявинскими высотами.

Но это будет потом, а пока…

А пока три бойца, оставшихся так и неизвестными, жадно едят гречневую кашу с прожилками тушенки, а лейтенанта Москвичева оперируют на столе, а генерал-майор Гаген устало спит на лавке, а комфронта Мерецков докладывает в Ставку о срыве немецкого наступления на Ленинград, что, собственно говоря, истине не противоречит.

Потерпите, Ленинградцы!