Прорыв

Я выскочил на плоскую крышу дома, откуда виден весь Иерусалим, и старый, за белыми турецкими стенами, и новый, где, как кегли, торчали над тусклыми крышами отели, полиция и израильский Гистадрут.

Привычный отдаленный шум города. Ни дымка. Однако Бетховен продолжал звучать... Ночью мне позвонил из Тель-Авива Наум.

-- Гриша, тебе что-нибудь известно? Информация, как в России. Шиш с маслом. А над городом трещат санитарные вертолеты. Говорят, раньше такого не было. Значит, где-то кровавая рубка... Где Дов, не знаешь?.. Телефон не отвечает. А Сергуня на Голанах...

Я снова припал к приемнику. Бетховена прерывали странные позывные: "Горшок с мясом! Горшок с мясом"... "Шерстяная нитка!.."

На рассвете меня разбудил лязг танковых гусениц. Зеленая колонна английских "центурионов" обтекала наш холм и час, и два, конца ей не было. Поднялся на крышу сосед-израильтянин. Сказал, что танки разворачиваются на юг. К Синаю...

Я, по правде говоря, не поверил. До Суэцкого канала почти четыреста километров. Пустыня Негев. Затем огромный Синай с зыбучими песками. Танк -машина не транспортная. А боевая. Треть танков не дойдет, сломается, застрянет на песчаных дорогах... Я был солдатом на двух войнах. Хорошо знаю: каждой танковой части приданы грузовики с платформами. Где они?

Добрался кое-как до южной оконечности Иерусалима. Здесь гигантская пробка. Автобусы, грузовики, танки -- каша... Наконец машины растащили. "Центурионы" и американские "Шерманы", кроша шоссе, прогрохотали в облаках пыли и гари мимо. На юг...

-- Где грузовики с платформами? -- Я задал вопрос полицейскому офицеру, показывая для верности, руками: где платформы? Он вызверился: -- У Даяна спроси!

Я кинулся на радиостанцию "Кол Исраэль", чтобы стать военным корреспондентом.

-- "Кол Исраэль" это нужно? -- ответил мне груболицый взъерошенный человек. -- Вы думаете, у нас есть деньги на сверхштатных?.. Вы готовы без денег?!.. -- Он прохромал из одного угла в другой. -- А что вы будете передавать -- без денег?..

Едва я вернулся домой, раздался телефонный звонок из Мюнхена. Радиостанция "Свобода" просила меня быть ее корреспондентом на войне Судного дня.

Следующее утро застало меня неподалеку от Голан. на пути в городок Кирьят-Шмона, у Ливанской границы.

Чем ближе к войне, тем, естественно, больше патрулей. У солдат американская винтовка М-16. На холмах, у апельсиновых деревьев, пулеметы, нацеленные на шоссе. Наш тряский "фольксваген" останавливают, солдат заглядывает в кабину и тут же показывает рукой -- вперед!..

-- Зачем они нас задерживают? -- спросил я своего приятеля-шофера.

-- Проверка документов! -- пояснил он.

-- Но у нас же ни разу не потребовали документов! -- Как?! Заглянули в машину. Увидели -- евреи!.. Мы задержались в Кирьят Шмона, на который обрушилась вчера советская ракета "Фрог". За день до обстрела сюда привезли группу репатриантов из СССР. Я опасался увидеть людей перепуганных, измученных.

Ничуть не бывало! Возле нас тут же собрались юнцы, жаждущие новостей (как будто новости не здесь, у Голан!) Мальчишка в кепке, увешанной советскими и израильскими значками, показал нам осколок ракеты. Осколок серьезный, на нем, у самого излома, русская буква "Б". Подошли взрослые. Круглолицая полная одесситка заметила под общий хохот:

-- Теперь я понимаю, почему нам дали на сборы только семь дней. ОВИР точно рассчитал, чтобы мы успели к этой ракете...

Жара спала. Воздух первозданно чист. Курорт. Оставив городок, машина вскоре стала подыматься на взгорье. Впервые потребовали пропуск.

-- Зачем мне пропуск -- при таком паяльнике? -- Я показал на свой нос.

У солдата в танковом шлеме красные глаза. Он не улыбнулся; спросил, какое сегодня число?.. Восьмое октября?! -- Добавил измученно. -- Значит, не сплю третьи сутки. Извините! Нельзя!.. Назад-назад!

Тут лишь я заметил, позади него, в траншее, полузакопанный танк. Только башня торчала. Орудие направлено на дорогу... Это что, арьегард части, ведущей наверху бой?

Мы разворачивались, когда послышался рев истребителя, идущего почти на бреющем. Голаны преодолевал израильский "Скайхок". Он шел тяжело, форсируя мотор, будто переползал, а не перелетал. Под его крыльями поблескивали ракеты. "Скайхок" оставил за собой столб грома, и снова тишина. Мы стояли долго. Ждали второго самолета...

Я был поражен и, пожалуй, чуть напуган тем, что самолет прошел один.

Я воевал в годы второй мировой войны в воздушных войсках и помнил, что один истребитель по наземной цели не выпускался никогда. Ведущий атакует цель, ведомый прикрывает с воздуха. Защищает. А один? Он -- жертва. Его собьет любой истребитель, барражирующий над линией фронта.

"Скайхок" прошел один-одинешенек...