Прорыв на Донбасс

В горле у меня заметно пересохло, и заметивший это Сталин сделал жест, чтобы я перевел дух, снял трубку телефона, коротко бросив в нее — Два чая! — потом он посмотрел на меня, — Вы, товарищ Бережной, не горячитесь, мы и сами все это понимаем. Только вот в органах есть горячие головы, которым чем проще, тем лучше… Мы вас поняли. Давайте вернемся к нашим баранам. Поговорим вот о чем. Я тут прочел несколько статей о вас в "Красной звезде". Этот журналист, Симонов, хорошо пишет. Многое, конечно, недоговаривает, но вы сами понимаете, иначе нельзя. Скажите, что вы чувствовали, когда поняли что попали к нам на эту войну? Чисто по человечески.

Я задумался, — Не знаю, товарищ Сталин. В первые минуты я был немного ошарашен. Такие Голоса — это не простое переживание. В первые минуты в бой вступили моряки и летчики… А потом, потом, когда получен приказ и ты встаешь в строй, места для эмоций уже не остается. Бойцы подгоняют снаряжение, авианосец сотрясается в грохоте, отправляя в вылет очередной самолет… Словом, трудно все это описать. Потом, когда вертушка шла на цель, только повторял себе: "Тебя этому учили, ты все сделаешь как надо…" — Сталин слушал меня внимательно, время от времени делая какие-то пометки карандашом в лежащем перед ним блокноте…

— Потом, когда бойцы явили передо мной Манштейна-Левински, в одной ночной рубахе, и обгадившегося… Тут я понял что могу все. Это страшное чувство, такое же страшное как чувство полного бессилия.

Дело в том, что истина где-то посредине. Ведь немец — солдат серьезный. Сейчас я понимаю, что не смогу закрыть грудью каждого нашего солдата, не смогу спасти от голодной смерти каждого ленинградца. Ведь они умирают прямо сейчас, а Блокаду реально мы сможем прорвать месяца через полтора, а полностью ее снять не раньше капитуляции остатков осаждающей город армии. За это время погибнут десятки тысяч наших людей, и от этого болит душа. И не только у меня одного. Леонид Ильич докладывал, наверное, по партийной линии, — я отхлебнул остывшего чая, — Вот так вот, товарищ Сталин.

Сталин поднял голову, — Товарищ Бережной, есть мнение, что вы наш человек, и мы с вами сработаемся. Сейчас товарищ Поскребышев вызовет для вас машину, и вас отвезут в гостиницу к товарищу Василевскому, тут недалеко. Будут ли у вас еще какие либо просьбы?

Я вздохнул, — Если можно, товарищ Сталин, то выделите для "Молнии" как можно больше подвижных соединений…

— Вы не торопитесь. Еще раз обсудите все с Василевским, пока он в Москве и с Ватутиным. Мы вам верим, и для "Молнии", выделим все что сумеем. Только товарища Буденного с его корпусами не просите, у него весной будет своя сольная партия. — Сталин пожал мне руку. — До свиданья, товарищ Бережной, жду вас здесь через неделю с окончательным вариантом плана.

28 января 1942 года, полдень. станция Воронеж.

Гвардии майор Сергей Александрович Рагуленко

Утром по эшелону зачитали Указ Верховного Совета СССР. Согласно ему наша бригада стала 1-й гвардейской, Ордена Боевого Красного знамени, Отдельной Тяжелой Механизированной бригадой ОСНАЗ РГК. По этому поводу приказываю разлить личному составу после завтрака "по писят" из НЗ. Награждение всей бригады — это дело святое. Мы теперь не хухры-мухры, а круть неимоверная, и вкатываемся в историю, как по рельсам.

Но блин, война ведь только начинается. В первую очередь для немцев, которым предстоит на собственной шкуре узнать, что такое русский солдат, доведенный до состояния ярости. Ну, и для нас тоже, потому что немец мужчина серьезный, и подходить к нему надо во всеоружии. Чует моя пятая точка, что мы уже успели так отравить жизнь Алоизычу, что скоро на нас начнется персональная охота с помощью диверсантов, массовых налетов авиации и прочих фрицевских понтов.

Конечно, та хохма, что официально мы уехали в Сталинград, может собьет парней Канариса со следа, а может и нет. То, что мы туда и не собираемся — к гадалке не ходи. За Красным Лиманом эшелон свернул на север, а не на юг, и теперь каждый удар колес по стыкам рельсов приближает нас к столице нашей родине, Москве.

Настроение у народа приподнятое, мы опять уходим с места сражения победителями. Командование и штаб батальона едет в одном вагоне со взводом разведки и управления, которым командует капитан Борисов. С ним и его бойцами мы вместе прошли весь путь от набережных Евпатории до позиций под Краматорском. За это время паренек изменился даже внешне, как и его бойцы. С лица куда то исчезло выражение растерянного недоумения и отчаянного упорства, сменившееся на осознание своей силы и мастерства. Мы можем их побеждать, побеждать в их же стиле, нагло врываясь в ничего не подозревающие города со спящими гарнизонами. Можем, одетые в форму противника, тихо снимать часовых, открывая тем самым дорогу бронетехнике. Можем выйти с немецкой панцеркамфгруппой баш на баш и, оставив от нее только груду изуродованного металла, пойти дальше, выполняя задание Родины.