Прорыв начать на рассвете

Чем больше Радовский узнавал правды об окружённых, чем правдивее и страшнее рисовалась картина обречённой на гибель армии, тем явственнее и отчётливее проступали аналогии из прошлого: окружённая в 1914 году в Галиции 2-я армия генерала Самсонова и загнанный в Мазурские болота 20-й корпус 10-й армии в середине февраля 1915 года. Тогда, двадцать шесть лет назад, видя безвыходность положения и не считая возможным для русского офицера сложить оружие и сдаться в плен, командиры полков и дивизий уходили в дальние окопы, подальше от солдатских глаз, и стрелялись. Застрелился и командующий 2-й русской армией генерал Самсонов. А прапорщик Радовский со взводом солдат, собранным им потом, после первого броска, из разных полков и дивизий, всё же пробился к своим. Он хорошо помнил тот февральский рассвет под Августовом, сосны, под которыми они, последние офицеры 20-го корпуса, строили своих солдат в каре. Помнил большую поляну, похожую на здешние лесные поля. За поляной – лес. Вот до него-то, до того леса, и нужно было добежать. Но прежде – миновать чистое, ослепительно-белое снежное поле, по которому немецкие мортиры уже начали делать пристрелку. Он стал в строй рядом со своим пулемётчиком, пожилым солдатом. На всю жизнь запомнил его имя – Пётр. Они примкнули к винтовкам штыки. Патронов в подсумках уже не было. И вскоре, по сигналу командира полка, который тоже шёл с солдатской винтовкой в сомкнутом строю, двинулись к опушке. Потом побежали.

То, что было потом, ему снится вот уже двадцать шестую весну…

Вскоре Профессор подтвердил ранее поступившие сведения о том, что русские со дня на день предпримут решительную попытку вырваться из «котла». Генерал Ефремов получил приказ на выход.

Чтобы предупредить его попытку пойти на запад с целью соединения с кавалерийским корпусом, тоже блокированным между Всходами и Дорогобужем, 5-я танковая дивизия на своём участке организовала плотные заслоны в несколько эшелонов. Расчёт был на то, что Ефремов, прощупав своей разведкой возможные направления для прорыва, сочтёт невозможным путь на соединение с кавалеристами, к тому же обременённый большим количеством раненых, – агент-шпион, завербованный в самом штабе 33-й армии, сообщал, что количество раненых и больных в медсанбатах, которые подлежат эвакуации, приближается к трём тысячам человек, – он вынужден будет избрать для прорыва наикратчайший путь – на восток, направлением на устье реки Вори, впадающей в реку Угру. Именно там, близ населённых пунктов Суковка и Павловка, русские имели небольшой, полтора на два километра, плацдарм на правом берегу Угры. Плацдарм они удерживали всеми силами.

Согласно разработанной операции, детали которой Радовскому и его офицерам разъяснял Ивар, ставя при этом задачу непосредственно им, во время прорыва из лесного массива в районе Шпырёва на большаке Беляево – Буслава колонна 33-й армии будет рассечена на две части согласованным ударом с севера и с юга. Таким образом, ударная группа в количестве около тысячи человек, включая и головные части колонны параллельно выдвигающейся 338-й дивизии, будут отсечены от менее боеспособной, хотя и более многочисленной, основной группировки. Штабная группа и командующий, согласно этому плану, должны быть отрезаны от головной части колонны. Утром, после артиллерийского и миномётного обстрела, который должен окончательно деморализовать окружённых, в район Шпырёвского леса, с разных направлений одновременно, войдут специальные части полка «Бранденбург», в том числе и их усиленная рота. Задача – уничтожение уцелевших. Всех поголовно, кроме тех, кто значится в списке. А также здоровых красноармейцев и младших командиров, кто пожелает сдаться добровольно, для дальнейшего их использования. Исключение составляли политруки и комиссары.

Вечером, после детального инструктажа, Ивар снова сидел в комнате Радовского. На этот раз они пили морковный чай с черничным вареньем. Уже без коньяка. Говорили о пустяках. И в тайне сожалели о том, что накануне так много наболтали друг другу лишнего, ненужного, что теперь роилось в голове, как довольно опасный хлам.

Ночью к Радовскому пришла Аннушка. Легла рядом, прижалась, обдавая, как варом, своим пахучим теплом. «Аннушка, Аннушка…» Вздох спазмом дёрнулся в горле, и он с горечью подумал: «Не со мною, красавица моя, делить бы тебе своё ложе. Не со мною… Потому что я никогда не смогу усыпать его розами. Разве что стреляными гильзами… И то – в лучшем случае… Но что ж, пусть хоть так… Хоть что-то будет… “Тебя никогда не полюбит другая такой беспредельной любовью, как я…”»

Потом, засыпая, Радовский вдруг представил себе такую картину: он, прапорщик 20-го корпуса, пробирается в окружённую группировку 2-й армии и предлагает генералу Самсонову от имени командующего 8-й германской армии Гинденбурга сдаться в плен. Он вздрогнул всем своим мгновенно озябшим телом, как будто почувствовал себя мёртвым, лежащим в жёлтой, ржавой от конской мочи наледи на обочине дороги. И Аннушка, похоже, уже уснувшая, вскрикнула от испуга.