Сталинград!
Сталинград! До последнего патрона…
30 января 1943 года – десять лет Третьему рейху… “Спасибо нашему фюреру!”
Едва в окошке подвала мелькнул первый розоватый отблеск утреннего солнца, которое нашло лазейку в руинах дома напротив, раздались торопливые шаги, и хлесткий чеканящий голос заглушил стоны раненых, лежавших в соседней комнате. Прозвучали слова “штаб дивизии” и “боевое задание”. А потом вялый ответ.
Бройер мгновенно очнулся, сна как не бывало. Этот голос… В ту же секунду дверь распахнулась и в комнату бесцеремонно ввалился человек с ПП…
– Фрёлих! – воскликнул Бройер и вскочил.
– Мать честная, а вас каким ветром сюда занесло? Вы еще живы?
Под отороченной мехом шапкой лицо зондерфюрера выглядело ужасно. Густели под угловатыми скулами тени, из черных глазниц, будто два стеклянных шара, чуть ли не выкатывались желтоватые глаза. Зрачки стреляли из-под одрябших век. Рот, полуоткрытый в глупом ожидании, с выступавшего подбородка свисали редкие клочья бороды.
“Дон-Кихот, – подумал ошеломленный Бройер. – Вылитый Дон-Кихот!”
– Откуда вы? Где остальные? Садитесь же и рассказывайте!
Веки зондерфюрера дернулись вверх, и лоб разрезали морщины.
– Сегодня, – шепотом прохрипел он, – тридцатое… Десять лет! Он ждал до сегодняшнего дня…
Фрёлих смолк, слегка подался вперед, втянул голову в плечи и выпростал кверху левый указательный палец. Вроде прислушивался.
– Нужно выйти на улицу, – сорвался он, – немедленно… в контратаку… когда они появятся!.. Немецкие истребители, три штуки, сам только что видел! Очень высоко… Это знак!
Бройер положил руку на плечо Фрёлиха:
– Для начала положите оружие… вот так… разденьтесь и присядьте! У нас есть еще кофе, еды тоже немного найдется…
Тем временем проснулись все остальные
– А ведь верно, дружище! Сегодня же тридцатое января – десятилетняя годовщина!
– Помните, как тогда…
– Да уж, шума было много… Факельное шествие через Бранденбургские ворота… Имперская канцелярия… Гитлер и Гинденбург в окне… Все вообразили: вот он, рай земной.
– Кто бы мог подумать, что через десять лет я увязну в этом дерьме…
– И все же хотелось бы узнать, как они там сегодня отмечают. Подаст ли Адольф голос?
– Кажется, говорить будет Геринг, – обронил капитан Айхерт. – Да уж, послушать охота. Может, наладим ящик?
Пока Бройер пытался вытянуть из зондерфюрера все, что тому было известно о судьбе оперативной роты Факельмана, Янкун возился с радиоприемником. В последние дни иногда еще удавалось выйти на нужную частоту. Как только закончилось привычное утреннее благословение из минометов, начфин выбрался на улицу. Где-то подцепил телефонный провод – в разбитом автомобиле нашелся еще пригодный аккумулятор – и, немного помудрив, поймал на коротких волнах отчетливо слышную музыку. Общее напряжение возрастало. “Что он скажет? И будет ли говорить про Сталинград?” До сих пор в сводках вермахта о Сталинграде не упоминали, ограничиваясь общими фразами о “героических оборонительных боях на востоке”.
– Ну, разумеется, речь пойдет о Сталинграде! Как можно сегодня о нем умолчать. Непременно скажет.
Диктор заговорил:
– Трансляция празднования десятой годовщины прихода к власти, которое проходит в торжественном зале Имперского министерства авиации, по техническим причинам откладывается на один час. А пока мы хотим предложить вниманию слушателей военные марши.
Заиграл “Марш финляндской кавалерии”, а потом знаменитый “Гогенфридбергский”. Несмотря на помехи, прием был вполне сносный. Фрёлих сидел, подтянув колени, возле стены. С закрытыми глазами отбивал рукой такт…
– Похоже, они там не унывают, – заметил обер-лейтенант Шмид. – Честное слово, не терпится узнать. Братцы, а вдруг… Как думаете, а вдруг он скажет: “Они храбро сражались, незыблемо веруя в фюрера! И сегодня за эту веру их ждет воздаяние. Фюрер не бросил своих солдат в беде. Мы так долго молчали, потому что ждали счастливых вестей. Сегодня, в десятую годовщину, операция по освобождению армии успешно завершилась. Воздушно-десантным дивизиям удалось установить связь с заключенными в котел силами. Верность за верность!..” Что думаете? Пробрало бы любого.
– Верность за верность! – спопугайничал Фрёлих.
Остальные нервно засмеялись.
– Мне за глаза хватит, если он просто скажет правду… Если признается, что они допустили ошибку…
– До ни в жизь он не пьизнаеца! – вставил Финдайзен.