Прорыв под Сталинградом

Пока шло масштабное наступление русских, темпы которого обращали в иллюзию любое распоряжение из центра, дни в оперативном управлении штаба армии, полные тревожных забот, текли своим чередом и походили один на другой. В утренние часы появлялась надежда, и воздух дрожал от напряжения. Около полудня приходила череда тревожных сообщений. Противник наступает, превосходящие силы! Глубокое вклинение! Два разбитых батальона! Требуется подкрепление, подкрепление! Только тогда лихорадочная нервозная работа в штабе дивизии начиналась по-настоящему. Над картами и сводками летали карандаши, трезвонили телефоны, перекрикивали друг друга голоса, офицеры носились с документами туда-сюда. Но даже при такой деловитой суете люди не поспевали за надвигающейся, как лавина, катастрофой. Артиллерийские части, чьи пушки уже давно были уничтожены или находились в руках врага, вдруг получали приказ устроить заградительный огонь; горючее, давно отработанное, посылали с обозами, бывшими на тот момент без грузовиков, или в штабы, уже покинувшие означенное расположение; подразделения, которых не было и в помине, сгоняли к месту прорыва, и постепенно оно разрасталось до гигантской бреши. К вечеру положение более-менее выправлялось, но только на бумаге! И наступало затишье, пока не занимался новый день, и тогда крики о помощи, раздававшиеся со смятых фронтов, отправлялись привычным служебным путем, но только совершив строго по предписанию весь документооборот, доходили наконец до руководства.

Вот уже несколько дней Унольд с Энгельхардом являлись неотъемлемой частью этого механизма. Обеспокоенное поражениями на Западном и Южном фронтах котла командование желало знать, сколько в реальности танков на вооружении армии. В поисках ответа на этот вопрос капитан Энгельхард круглые сутки находился в разъездах, разыскивая танкоремонтные мастерские, которые значились на бумаге, но, как правило, ничего не находил. Штаб армии по прошествии восьми недель, в течение которых люди, наивно полагаясь на помощь извне, просто ждали, теперь начал строить планы по укреплению линий обороны внутри котла, что казалось вполне естественным. Когда Унольд узнал об этих замыслах, нервы его заметно сдали.

Войдя в указанную комнату, Зибель с Бройером увидели, что место Унольда пустует. Только солдат заделывал разбитые окна целлофаном – при постоянных бомбежках стекло не лучший материал. Тут же топтался, явно чего-то ожидая, уже немолодой офицер – подполковник артиллерии. Поверх зеленого шарфа выглядывало узкое лицо в складках, украшением которого служили усы щеточкой и пенсне, голову покрывала фуражка с черными наушниками, худо-бедно подогнанная к зиме. Рядом стоял небольшой чемодан, отделанный зернистой кожей. Человек показался Бройеру знакомым.

Через несколько минут в блиндаж ввалился Унольд, держа под мышкой несколько рулонов бумаги. На ходу он рассеянно кивнул офицерам, после чего стал нервно перебирать бумаги на столе. Подполковник подошел ближе и слегка коснулся козырька фуражки.

– Я хотел узнать, где мои люди. Десять недель назад я оставил в Карповке роту. Понимаете, был в отпуске и только сегодня утром прилетел, а поскольку мы являемся самостоятельным формированием, то, как вы, наверное, догадываетесь, это налагает определенные…

Унольд на секунду оторвался от бумаг.

– Значит, сегодня прилетели… хорошо. С этой минуты вы находитесь в подчинении майора! Слушайте сразу вашу задачу. Итак, Зибель…

– Простите, – вмешался артиллерист, – тут, вероятно, какое-то недоразумение. Я подполковник, командир отдельного отряда, который сейчас здесь, в котле. Мне бы только выяснить, где…

– Ну, разумеется! Я обо всем в курсе! – перебил его Унольд. – Из ваших людей наверняка сколотили пехотную команду, но, надо полагать, они уже давно тю-тю, на этот счет можете быть спокойны! Итак, Зибель, слушайте…

У подполковника перехватило дыхание.

– В таком случае… я вынужден настоятельно протесто…

– Что вы от меня хотите? – заорал Унольд, вскакивая с места. – Вам известно, что такое приказ, уважаемый?.. Мы на осадном положении!

Под таким напором бывалый артиллерист потерял самообладание. Дрожащей рукой он снял с носа пенсне и стал его протирать, словно оно было виновато в том, что его хозяин ничего не понимает. Близорукие глаза подполковника беспомощно смотрели на оппонента, рот шевелился, но с губ не слетало ни слова. Унольд больше не обращал на него внимания, он подозвал к себе майора, наблюдавшего всю сцену со злорадной ухмылкой, и обратился к карте.