Прорыв под Сталинградом

В начале эксперимента меня одолевали глубокие сомнения. Они выражались в форме обрывочных мыслей, которые во время гипноза мерцали разноцветными вспышками на периферии бессознательного, один раз даже в образе хихикающего кобольда, кричавшего в подкорке мозга: “Я же предупреждал, что все это глупости!” При погружении сознание мое расщепляется. Я понимаю, что нахожусь на приеме у д-ра Шмитца и что тот обращается ко мне, но в то же время я пребываю в прошлом, куда меня переместили при помощи гипноза. Содержания обоих сознаний постоянно изменяются по интенсивности, в зависимости от глубины сна. Чаще всего я вижу образы, наполнявшие мое воображение во время работы над книгой. Сцены, в основе которых лежат глубокие личные переживания – тогда эмоции особенно сильны, – буквально дышат этой образностью… Это состояние продолжает длиться и наяву, обретая во время пересказа еще большую ясность и выразительность. Сам процесс записи увиденных сцен, следующий за пробуждением, происходит очень медленно и вяло, без какого-либо стилистического оформления – его, как правило, извлечь из памяти не удается. Передо мной как будто прокручивается замедленное кино[110]

.

Приведенное описание указывает на некоторые пробелы, имеющие прямое отношение к утраченной рукописи. Среди документов, обнаруженных в мюнхенском архиве (речь о них еще впереди), мне посчастливилось найти копию заметок Герлаха:

Однажды во время очень глубокого сна я почувствовал, что покинул спящее тело и парю над ним примерно на полуметровой высоте. Казалось, толкни меня кто-нибудь, и я погрузился бы в кромешную тьму. Но в целом это было приятное ощущение легкости. (…) Иногда я видел, как сам листаю рукопись, видел цвета и фактуру бумаги, мог прочесть с листа целые строчки и четко различал, на каких страницах описана та или иная сцена.[111]

Заметки Герлаха наглядно показывают, как получает импульс память, погруженная в состояние гипноза, после чего рукопись частями проступает из забвения. “Приказы”, посылаемые Шмитцем во время сеансов, а также наблюдения Герлаха позволяют выдвинуть самые разные догадки относительно тех психических процессов, которые имеют место во время творческого процесса. Так, Уве Йонсон, чей дебютный роман “Догадки насчет Якоба” увидел свет в 1959 году, ровно через два года после публикации сталинградского романа Герлаха, сравнивает написание книги с созданием “общественной модели”. “Впрочем, – добавляет Йонсон, – носителями этой модели являются персонажи, которые выдуманы, склеены из пестрой мозаики личных впечатлений, выпавших на мою долю. А значит, их рождение есть не что иное, как процесс воспоминания”[112]. Уве Йонсон особенно подчеркивает значение личного опыта, основополагающего для рождения историй. Этому аспекту и отводилась ключевая роль в эксперименте Шмитца – Герлаха по реконструкции романа, ведь в конце концов речь шла о пошаговом сознательном воскрешении мыслей и идей через чувственные переживания или эмоционально воспринятые события. Здесь нельзя не вспомнить бесконечно цитируемый эпизод с печеньем-мадленкой из легендарного романа ХХ столетия “В поисках утраченного времени” – автор его Марсель Пруст также показывает, где, возможно, находится ключик к прошлому.