Проселок

Всякий раз, как я выглядываю в окно, мои глаза устремляются к перекрёстку с голубыми воротами, откуда стрелкой, нацеленной к северу, бежит мимо нас белая гравийная тропка, схваченная по бокам стенами чертополоха. Собственно, из-за него-то она и кажется сверху узкой тропой, хотя на самом деле это проезжая дорога, где в случае необходимости могут даже разъехаться два грузовика, если рискнут не свалиться при том в кювет. Взгляд притягивается всегда чем-то таким, что заключает в себе частицу души и тем пробуждает воспоминания; в сущности, душу и составляют сонмы воспоминаний, но какие из них вспыхнут в следующее мгновение, а какие останутся погребёнными во тьме, зависит от тех вещей, которые ведут вкруг нас каждодневный нескончаемый хоровод. Наверно поэтому перемена обстановки так благотворна. Постоянство воспоминаний утомляет.

Год назад, вот так же невзначай подойдя к окну, я увидела их идущими от ворот; у Мити на спине был рюкзак, в руках ещё две большие сумки, Лорочка вела за руку Антона. Тамара при ходьбе опиралась на палку, поэтому издалека я приняла её за старуху, одну из тех во множестве населяющих наш край смотрительниц домашних очагов.

Не исключено, что в виде главного достояния, единственной вещи, которую можно дорого продать на чёрном рынке, она и привезла его в своём фибровом чемоданчике, где кроме того была ещё кофта ручной вязки, немного белья и туалетные принадлежности. Всё остальное она несла на себе: пальто, замшевые сапожки, ещё одна шерстяная кофта, юбка из твида, гардероб, уцелевший в хаосе невероятных, бессмысленных разрушений, в горячке бегства. В исковом заявлении суду Тамара подробно перечислила ею утерянное, подсчитала сумму ущерба — за строкой остались погибшие под развалинами старики родители, муж и ребёнок. Власть может заплатить по счёту, но предъявлять ей претензии за уничтоженных походя твоих родных и любимых ~ это по меньшей мере показалось бы странным, если не сказать — бестактным, и есть ли вообще в судебных установлениях подобные прецеденты, одному богу известно.

Так и осталось тайной — кто привёз на дачу эту любимую мужскую игрушку, «гордость отечественной инженерной мысли», автомат Калашникова АК-74,«Калаш», как нынче модно величать его у плохих беллетристов, даже не помышляющих скрывать при этом умильности на глупых рожах. Кто бы мог подумать, что этот маленький невзрачный человечек создал совершеннейшее орудие убийства, заполонившее мир! Сам президент вручил ему какую-то юбилейную награду и пожал ручку, в благодарность за что? — вероятно, за ту «большую работу», которая была проделана сим инструментом по части прореживания человеческой неуёмной поросли. Интересно, подумали мы, какой награды удостоился в своё время доктор Гильотен? Стал ли он пэром Франции? Может быть, испытал своё орудие на себе? А ведь ему далеко до Калашникова. Мой муж, немало положивший сил и здоровья на «оружие возмездия», говорит, что хотел бы вычеркнуть из памяти эту «позорную деталь биографии», если б в этом случае не пришлось зачеркнуть всю жизнь.

Так или иначе, «калаш» оказался в доме, точнее, зарыт, как и положено, в огороде из опасения перед возможными обысками. Ещё одна нелепость! — какие обыски? На мой вопрос Митя только неопределённо пожал плечами: «Мало ли что…» Я понимаю, конечно, полтора года беготни с автоматом подмышкой даром пройти не могут, оружие «прирастает к телу», без него уже не чувствуют себя в безопасности, мало ли что… Но Тамара скорей всего непричастна, это его проделки притащить на дачу этакую мерзость! — а ведь известно: если на сцене висит ружьё…

Матери он не помнил, она умерла задолго до того, погибла трагически. Когда я усыновила Мальчика, это был прелестный подросток, почти юноша, в свои неполные пятнадцать лет уже сбривший тёмные закурчавившиеся бачки и островок чего-то более светлого на подбородке, обнажив мной раньше не замеченную ямочку, которая сообщила в сущности детской мордашке ещё больше очарования. Однако была в его характере ощутимая твёрдость, некий стерженёк — это всегда чувствуется в людях, даже в детях, особенно в детях. У Мити он словно бы воплощался в нечто негнущееся-несгибаемое во взгляде. Разговаривая, Мальчик никогда не отводил глаз, будто стараясь проникнуть в то, что утаивает язык. Язык ведь всегда утаивает. Позже, когда отец предпринял попытку освободить Митю от армии, стерженёк этот распрямился в честь и увлёк своего обладателя прямёхонько в военный котёл. Как там набирали добровольцев в «ограниченный контингент», мы не знаем. Может быть, кто-то и рассказывал про всю эту афганскую кухню — несомненно так, иначе откуда бы взяться книгам и фильмам и «воспоминаниям очевидцев», — Митя, вернувшись без единой царапины и даже с какой-то наградой, сказал только одно: рассказывать ничего не будет.